– Сейчас методом исключения я нашел один из поворотных моментов. Но его уже ничем не исправить. А когда все было в моих руках, у меня не было на это никакого желания. Мелочь, глупость, шелуха. Детские обиды – что может быть ничтожнее?
– Что вы имеете в виду, герр Спегельраф?
– Как ты знаешь, у нас с покойным Иоганном был уговор о браке моего старшего сына с его дочерью. Уговор негласный, но он тогда казался человеком пусть не чести, но слова. Я рано начал понимать, что Антуан слаб разумом, уязвим, что кровь его сильно подпорчена этими безумными Виндхундами… – Он неприязненно сощурился. – И я решил лишить его наследства, объявив недееспособным. Ты знаешь закон.
Андерсен понимающе кивнул. Но тогда выходило…
– Вендель младше Антуана всего на два года, они с Агнесс ровесники. Он здоров, умен, физически развит. Вот только он не выказывал никакого сыновнего почтения с самого детства. Я решил известить его о своих намерениях, прежде чем подписать документ о том, что титул и замок отойдут ему – как и долг жениться на принцессе. Проявить свое расположение. После этого разговора он сбежал из училища. Исчез. Мне доносили, что он осел на юге Иберии, но искать его было уже ни к чему. Болезнь Антуана, ставшая очевидной позднее, повлияла на решение короля, и мне пришлось действовать иначе.
– Но, герцог, я не вижу никаких ошибок. Вы были в своем праве, действовали по закону.
Фердинанд покачал головой и неловко поправил безупречные манжеты с изумрудными запонками.
– Ты такой же, как я. Проводи меня до комнаты, мне нужно отдохнуть до вечернего приема. Говорят, снова будут фейерверки – от них начинается мигрень.
Юстасу пришлось взять патрона под руку. Они шли меж рядов гвардейцев, которые по сравнению с настоящей армией казались ряжеными болванчиками, восковыми фигурами в ярких камзолах и шлемах с высокими плюмажами. Они шли, и Андерсен поражался хриплому дыханию герцога, некогда самого могущественного человека в Кантабрии. Будто прошлое по ночам злым духом садилось ему на грудь и душило, давило.
– И все же, герр Спегельраф, в чем, вы считаете, была ваша ошибка со средним сыном? Он был связан с другой девушкой и потому не хотел свадьбы с принцессой?
Фердинанд только приподнял уголок рта, сухой и чуть кровоточащий.
– О нет, это было бы слишком просто. Он ненавидел меня за то, что я не любил его. Ни дня.
***После беседы с герцогом Юстас долго не мог найти себе места. Почти решившись отправиться в императорский музей диковин и редкостей, находившийся в восточном крыле Яблоневого Дворца, в последний момент он передумал и направился к своим покоям. Его переполняло раздражение, которое помешало бы насладиться видом необычных экспонатов, даже если другого случая не представится.
Едва свернув за угол, у своих дверей он увидел Пхе Кён. Согнувшись и воровато оглядываясь, она орудовала шпилькой в замке. Юстас затаился, чтобы она его не заметила, и стал наблюдать. Спустя несколько мгновений замок щелкнул, и девушка, еще раз оглянувшись, проскользнула внутрь.
Она могла прийти к нему в любой день, в любой час, но почему-то ей понадобилось пробираться как воровке, пока его не было.
Юстас выждал еще минуту и ринулся следом.
Он распахнул дверь, быстро огляделся и с огромным усилием подавил крик: девушка размешивала какой-то порошок в графине с питьевой водой.
В два прыжка он оказался рядом и схватил ее за запястье. Серебряная ложка жалобно звякнула о хрусталь.
– Тебе лучше объясниться! Что все это значит?!
Из ее глаз брызнули слезы.
– Не заставляй меня!
– Как ты могла, Пхе Кён! Это она велела меня отравить? Она?! И ты не смогла ослушаться. – Он отшвырнул ее руку, как ядовитую гадину. – Я верил тебе…
Кисэн тут же перестала плакать и зло сощурилась.
– Нет, ты никогда мне не верил. Ты мне и теперь не поверишь!
– Тогда объясни, не делай из меня идиота! – Юстас уже не сдерживал голос, позволив себе опуститься до воплей. – Может, я и чужак, может, я и не понимаю этих ваших женских уловок, но как прикажешь понимать, когда служанка императрицы тайком подсыпает тебе что-то в воду?!
На этих словах Пхе Кён бросилась к нему, одной рукой обняв за шею, а другой зажав рот.
– Тише, умоляю! Ты нас погубишь…
Юстас осекся, осознав, что переступил черту, забыл об осторожности. Когда Пхе Кён убедилась, что он не будет больше шуметь, то освободила его губы и головой прильнула к груди.
– Ты мне не веришь, – шепотом повторила она. – Но раз так, то какой во всем этом смысл?..
– Пхе Кён…
– Это не яд. Это противоядие.
Мозаика сложилась с керамическим щелчком. Стремительно нарастающая болезнь герцога, вечерние муки, сладко-горький чай… Пхе Кён спасала его день за днем, а он день за днем ждал ее предательства.
– Как давно?..
– С первого пира на фестивале.
Андерсен кивнул. Именно тогда он впервые почувствовал тягучую дурноту.
– А герр Спегельраф? Он не получал противоядия?
– Если бы вы оба оставались здоровы, это было бы слишком подозрительно. А ты молод и лучше сопротивляешься отраве. Пойми, я не могу его спасти. Только тебя.
– Но вода… Неужели чая недостаточно? Я исправно пил его по вечерам.
– И даже не морщился. Почти, – нервно хихикнула девушка, но тут же нахмурилась, как от головной боли. – Сегодня все решится. Она не хотела, чтобы вы хоть слово сказали против нее, чтобы зародили хоть маковое зерно сомнения. И герцог должен умереть.
– Нет.
– Боюсь, что да.
– Я не могу этого допустить. Он мой патрон, он мне почти отец. – Юстас и сам не понимал, верит ли в собственные слова.
Он служил герцогу последние семь лет, оборвав связи с родной семьей, насколько это было возможно. Фердинанд Спегельраф был сухим, ожесточенным человеком с ледяными разумом и сердцем – и втянул его в чудовищные события.
Был?..
– Слишком поздно, Юстас.
– Что произойдет сегодня?
Ее губы дрогнули в саркастической усмешке:
– Цветенье опадет, чтоб место дать плодам, и птицы семя унесут в чужую землю.
– Когда ты получила ее письмо?
– Неважно. – Пхе Кён вновь взяла его за руки, нежно сжав. – Мы убежим.
День медленно гас за окнами. Когда небеса почернеют, их ткань разорвут огненные цветы фейерверков. Вечерний праздник все решит.
– Как мы это сделаем?
– Пока ты не должен знать. Просто доверься мне и делай, как я скажу.
Юстасу отчего-то вспомнился Дюпон с его вечными галльскими присказками на каждый случай. Сейчас бы он сказал… как же это? Когда одна ситуация неуловимо похожа на предшествовавшую и возникает чувство, что ходишь по кругу. Выражение так и не вспомнилось, но осадок остался.
– Хорошо, я сделаю, как ты скажешь.
– Спасибо. – Пхе Кён запечатлела легкий поцелуй на его пальцах. – Постарайся, чтобы при тебе было все необходимое,
