– Так вы здесь из-за подметного письма? – уточнил я, возвращая листок.
– Я изначально был против вашего назначения, мне и поручили разгребать наваленную вами кучу дерьма!
– Но это вздор! Бред сивой кобылы! Тут нет ни слова правды!
– Не важно! – отмахнулся вице-канцлер. – Так или иначе, вы проявили неосторожность и раскрыли свое инкогнито!
– Не было такого, ваше сиятельство! – разозлился я. – Я никому ничего не говорил! Да я, судя по всему, и к расследованию еще толком не приступил, когда была отправлена эта кляуза!
Герберт вон Бальгон задумчиво хмыкнул и пожал плечами:
– Возможно, Филипп, вы стали жертвой обстоятельств. У епископа много врагов, в канцелярии у них могут быть свои люди.
– Скорее, у них свои люди в комиссии! – фыркнул я. – Никак иначе мое прозвище всплыть не могло! Нигде в бумагах оно не упоминалось!
– Разве это такой уж секрет? Не могли сболтнуть лишнего ваши люди?
– Ренегат – не то прозвище, которым стоит гордиться. Я не говорил о нем никому.
Самого вице-канцлера за глаза называли Гепардом, и он не видел в этом ничего предосудительного, даже несмотря на слухи, что побывавшие в опочивальне Герберта сеньоры начинали вкладывать в это слово иной, отнюдь не самый лестный смысл. Так что вон Бальгон недоуменно нахмурился и спросил:
– А ваш слуга-сарцианин, он тоже не знал об этом прозвище?
Хорхе обладал потрясающим чутьем на чужие секреты и при этом умел держать язык за зубами; я и понятия не имел, о чем он знал наверняка, а о чем догадывался. Но промолчал вовсе не по этой причине, просто решил не сражаться с ветряными мельницами.
– Вот видите! – наставительно заметил Герберт, опустился в кресло напротив и потребовал: – Введите меня в курс дела!
Я поведал обо всем без утайки, умолчал лишь об интрижке с Эльзой и своих подозрениях на ее счет, да еще придержал на будущее информацию об отношениях племянника епископа с сеньоритой Розен. Ну и правду о живоглотах тоже раскрывать не стал; скормил, как и местным властям, сказку о нападении неизвестных в масках. Наврал с три короба, в общем.
Вон Бальгон выслушал меня, не перебивая, затем резким движением, будто разжавшаяся пружина, поднялся на ноги.
– Сейчас я еду на встречу с руководством университета. К моему возвращению извольте подготовить подробный письменный отчет!
Крутнувшись на пятках, он вышел из комнаты, а я позвал Уве и велел тащить писчую бумагу, перо и чернильницу. И принесло же на мою голову этого формалиста!
Вернулся Герберт вон Бальгон мрачнее тучи.
– Магистр! – вперил он в меня негодующий взгляд. – Вы не рассказали мне и половины!
Я постарался принять расслабленную позу и кисло улыбнулся:
– В самом деле?
– Ваше поведение – верх непрофессионализма! – продолжил яриться вице-канцлер, лицо его раскраснелось и пошло пятнами. – Публично оскорбить дочь влиятельного аристократа – как вам только в голову такое пришло, скажите на милость?
Я мог без труда оправдаться – достаточно было просто поведать о своих подозрениях насчет сеньориты Розен, – но столь важную зацепку решил во что бы то ни стало придержать для себя. Поэтому лишь виновато понурил голову и промолчал.
– А дуэль? Это просто немыслимо! – возопил Герберт, будто ему самому не приходилось отстаивать честь с помощью шпаги. – Невероятное пренебрежение интересами комиссии! А бомба? Впали в детство и решили поиграть с шутихой?
– Благодаря бомбе было получено неопровержимое доказательство присутствия в аудитории чернокнижника!
– Это лишь ваши слова!
– Все это, – потряс я исписанными листами, – только мои слова! Но это слова магистра-расследующего, и с ними придется считаться!
Вице-канцлер поджал губы и со значением произнес:
– На вас написали заявление о вымогательстве! Три гульдена – сумма немалая! Вешают и за меньшее!
Я чуть не задохнулся от возмущения:
– Это не заявление о вымогательстве! Это явка с повинной! Три гульдена – изъятая у правонарушителя взятка!
– И где же тогда они? Вы не приобщили их к материалам дела и не сдали в доход казны!
– Ваше сиятельство, разве не интересен тот факт, что злоумышленники расплатились золотом? Новенькие гульдены, будто только с монетного двора, – большая редкость. Я раздал их своим людям, чтобы они навели справки!
– А теперь ваши люди мертвы и казенные деньги канули в неизвестность! Как удобно! – фыркнул Герберт и поднял руки, намереваясь запустить пальцы в волосы, но в последний миг отдернул их, не желая нарушать укладку. – Эта сумма будет вычтена из вашего жалованья, магистр!
– Как скажете, ваше сиятельство.
– И ради всего святого – зачем вы вломились в церковь? Если этот случай дойдет до епископа, придется за вас краснеть!
И вновь я своих резонов открывать не стал и виновато пожал плечами:
– Простите, мне показалось важным помолиться за упокой своих людей. Уверен, его преосвященство сочтет это достойным оправданием моего поступка. И я уже оплатил ремонт двери.
– Та-а-ак… – протянул Герберт вон Бальгон. – Так! – Он посмотрел на входную дверь и начал перечислять: – Племянник его преосвященства при смерти. Чернокнижник на свободе. Некий книгочей, который вообще не наша забота, не найден. Магистр-расследующий ранен в результате покушения. И все это разгребать мне. Мне!
Вице-канцлер толчком распахнул входную дверь и скомандовал:
– Заходите, магистры!
Первой в комнату прошла высокая статная сеньора. Властное и породистое лицо при некоторой снисходительности к черноволосой даме можно было счесть даже красивым, а вот фигура никакой снисходительности не требовала. Она так и привлекала мужские взгляды, и виной тому был отнюдь не глубокий вырез декольте. Даже сейчас, в скромном дорожном платье маркиза Адалинда цу Лидорф своим животным магнетизмом заставляла ускоряться сердцебиение и будила… хм… фантазии.
Но только не у меня. Магистр-управляющий риерским отделением была той еще злобной сукой; именно из-за ее вмешательства до сих пор хлебал тюремную баланду маэстро Салазар. А ведь будь он вчера со мной, и все бы сложилось совсем иначе. Ну что за день сегодня такой?!
Вслед за маркизой через порог переступил Риперторп; он держался скованно и явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Магистры, – через силу улыбнулся я, приветствуя вошедших.
– Филипп, дорогой! – всплеснула руками Адалинда. – Надеюсь, ваше ранение не слишком серьезно?
Меня это фальшивое сочувствие нисколько не тронуло. Мы терпеть не могли друг друга, и оба прекрасно знали об этом.
– Не слишком, – кратко и кротко ответил я.
Слуги внесли в комнату два стула и оставили нас; Герберт вон Бальгон откашлялся и потребовал от меня изложить свои соображения по делу, а исписанные листы, не глядя, сунул Адалинде.
– Для начала… – поморщился я, – хотелось бы прояснить, чем вызвано присутствие здесь магистра цу Лидорф.
Вице-канцлер воззрился на меня с немым изумлением.
– Вы еще спрашиваете?! – возмутился он. – Вы поставили расследование под удар и не можете больше его возглавлять!
Известие о моем смещении оказалось неприятным, но ожидаемым, прояснить хотелось совсем иное.
– Почему она?
Адалинда оторвалась от записей и обворожительно улыбнулась:
– Филипп, ну сам посуди – ты скомпрометировал следствие, продолжить его должен тот, кого не заподозрят в излишней снисходительности к тебе. Тот, кто сможет сохранить объективность и
