Холодные пальцы Бивилки крепче сжали его руку.
— Это иллюзия. Как у эллорской закраины.
Шадек ошалело кивнул. Как только Бивилка сказала это, он вспомнил, что уже видел этот пожар и этот поселок, и даже помогал его тушить. Успешно или нет — это как посмотреть.
— А я сразу понял, — деревянным голосом сказал Гасталла. Он сидел на вожжах и бестрепетной рукой направлял собак туда, куда указывала Бивилка. — Сразу понял, что это иллюзия. Потому как откуда взяться школьной башне среди леса?
— Школьной башне? — Шадек окончательно перестал понимать, что происходит.
Телега ехала и ехала, пожар выглядел все таким же настоящим, но не становился ни ближе, ни дальше. Бивилка привалилась к боку Шадека и перехватила его руку поудобней, стиснула пальцы до боли.
— Это слоистая иллюзия.
Слоистые иллюзии она терпеть не могла еще с той давней истории с некромантом. И хотя теперь в голове Бивилки целыми днями плясал безумный ворох непонятных образов, звуков, ощущений — она была даже рада своей слепоте. Она не хотела снова видеть слоистые иллюзии.
Она понимала, что еще через день, десять дней или год такой жизни будет счастлива наблюдать целые слоисто-иллюзорные хороводы — только бы что-то видеть. Но теперь мысли Бивилки занимала иная цель, и предаваться печали было некогда.
— Направо. Плавно.
Через некоторое время Шадек сердито сказал:
— Но там же река. Что, это тоже иллюзия?
Бивилка промолчала. Шадек с прищуром глядел на реку. Не очень широкая, до середины можно камень добросить, но вода глубокая, темная. На берегу — песок и трава. Торчат метелки манницы, шумят камыши. По пояс в воде кто-то стоит. Шадек присматривается и видит старика с длинными седыми волосами. Он толстый, рыхлый, из головы его торчит рог, а на висках серебрится в солнечном свете чешуя, жирные руки сложены на груди. Ветер несет к берегу рябь и тинную вонь.
Шадек отвернулся.
— Какой смысл в иллюзиях, которые можно узнать? Раз узнаешь — уже понимаешь, что это иллюзия.
Бивилка снова не ответила. Она сидела сгорбившись, смотрела вперед невидящими глазами, и лицо ее ничего не выражало. Прислушивалась к себе, задумалась, задремала, искала следы Стража в том мире ощущений и образов, что был недостижим для прочих магов? Шадек вздохнул и накинул ей на плечи одеяло.
— А разве ты видишь что-то такое, к чему тебе хочется вернуться? — вместо Бивилки ответил сидящий позади Дорал. Голос у него был сдавленный. — Не знаю, кто как, а я сей вздох наблюдаю свое самое мерзкое воспоминание о воде. Даже если ты понимаешь, что это — только морок, тебе все равно хочется развернуться в другую сторону. Самое главное в иллюзиях что? Рождать ложные побуждения. Они хорошо с этим справляются. Прекрасные иллюзии. Не хочу знать, как они это делают.
— Магия, мать ее, тени, бдыщевый хвост, — выплюнул Гасталла и тряхнул вожжами.
— Налево, — сказала Бивилка. Ни выражение ее лица, ни поза не изменились, голос звучал безжизненно и глухо.
Водная гладь пропала из виду, снова сменившись заснеженным лесом, а тот вскоре поредел, превратившись в каменистую равнину. Ее окутывали рваные клочья зеленого тумана. Отчего-то было понятно, что туман должен быть гуще, плотнее — но тогда в нем нельзя было рассмотреть огромного зеленого паука, который трепал кого-то в полусотне шагов от повозки.
— Ну это совсем уже за краем, — возмутился Гасталла, — это ж зеленый туман с паучиной, который делает орков магонами. Гижукская байка!
— Теперь мы все видим одно и то же? — заволновался Шадек. — И никто не видел этого раньше. Это что, это как? Магистр?
Дорал, подавшись вперед, разглядывал огромного паучину с завороженным омерзением. Паучье тело — крупнее человеческого, травяного цвета, желтоватое на боках. Его покрывает короткий жесткий мех вроде медвежьего. Паук стоит боком, но магистр уверен, что он видит телегу. В передних лапах его болтается чье-то тело. Слышен чавк жвал, рвущих живую плоть.
— Это что, правда Зеленый Паук? Который демон?
— Тэрья? — тихо переспросила Бивилка, и лицо ее на вздох стало осмысленным, тонкие морщинки прорезали лоб.
Дорал сердито замотал головой. Он понятия не имел, как объяснить то, что видел сей вздох. Единственным объяснением был обыкновенный морок, но магистр отказывался это принимать. Слишком уж настоящее чувство опасности исходило от паука. А тело, которое он кромсал, было похоже на…
Что тут вообще можно сказать с уверенностью, бдыщевая матерь забодай?!
— Ну серьезно, — взмолился Шадек, — я хочу понять, что это значит!
— Серьезно, — фыркнул, полуобернувшись, Гасталла, — этот парень сказал слово «серьезно». Этот сильный маг, который занимается сплошным раздолбайством. Сильный маг, который горы может свернуть, а вместо свернутых гор топчется в тени других, лишь бы не брать на себя ответственность — он знает слово «серьезно»! Воистину, пришел день великих открытий!
— Ты не понял ни-че-го, — процедил Шадек и сердито уставился на зеленого паука.
Как и пожар, тот не приближался и не отдалялся, до него все время было шагов пятьдесят. Трубчатые ноги цвета меди топтались по окровавленным камням. Тряпочной куклой болталось тело в передних лапах. Шадек не хотел смотреть на это тело — и не посмотреть не мог. В тумане можно было различить только широкие плечи, полотняную рубашку и длинные светлые волосы. Но Шадек понял, что если бы можно было подъехать ближе к пауку — они бы увидели, что из-под волос выглядывают острые эльфийские уши, и в левом качается серебряная сережка-петелька.
Шадек в голос выругался, вскочил, едва не уронив Бивилку, и ушел под полог. Сел на чью-то котомку, обхватил руками голову, впился ногтями в свежие шрамы и крепко зажмурился. Во рту стало сухо и горько, в ушах стоял звон и чавканье паучьих жвал, рвущих окровавленное тело.
Из четырех школьных друзей никто не вспоминал Кинфера
