– Его накачали наркотиками! – я гневно смотрела на Блэкберна, будто он лично приложил к этому руку. Поскольку он его арестовал, его тоже следовало считать виновным.
Он медленно прошел через камеру и присел рядом со мной, избегая моего обвиняющего взгляда. Не было чем-то необычным давать безумцам наркотики, чтобы их успокоить, но мой дядя не был безумцем и не нуждался в подобных лекарствах.
– Одному Богу известно, на что способны эти порошки, – сказала я. – Вы не можете по крайней мере защитить его, пока он здесь? Какой от вас толк, или вы просто стараетесь превзойти всех по части ужасов?
Блэкберн покраснел.
– В подобном месте наркотики часто бывают единственным способом успокоить… – его голос оборвался под моим гневным взглядом. – Этому нет оправданий, мисс Уодсворт. Уверяю вас, это сделано не со злым умыслом. Здесь почти всем дают… экспериментальные сыворотки.
– Прекрасно. Мне теперь стало намного лучше, – я выдернула из волос ленту, потом оторвала полоску ткани от подола юбки и собрала немного липкой гадости в самодельный узелок из ткани. Я отнесу его в дядину лабораторию и сделаю анализ на яды и смертоносные токсины. Я никому не доверю анализ, я сама узнаю правду. Может быть, это безвредное успокоительное лекарство, которое дают «почти всем», а может быть, и кое-что похуже.
Любой, способный дать нечто подобное здоровому человеку, – преступник, он так запятнал себя, что ему нельзя доверять. Блэкберн относится к той же категории.
Сидя на корточках, я заглянула в лицо дяде.
– Дядя Джонатан, это я, Одри Роуз. Ты меня слышишь?
Дядя бодрствовал, но мог с тем же успехом спать с открытыми глазами. Он не видел меня и никого другого в камере, только те образы, которые возникали в его мозгу. Я помахала рукой перед его лицом, но он даже не моргнул.
Его губы шевелились, и я с трудом сумела разобрать, что́ он повторял с тех пор, как мы вошли в его камеру. Он произносил свое полное имя, Джонатан Натаниэль Уодсворт, словно в нем заключалась разгадка всех тайн вселенной.
Значит, я не узнала ничего полезного. Я осторожно встряхнула его, игнорируя волну разочарования, накатившую на меня.
– Пожалуйста, дядя, посмотри на меня. Скажи что-нибудь. Что угодно.
Я помолчала, ожидая какого-нибудь знака, что он меня слышит, но он лишь напевал свое имя и хихикал, раскачиваясь из стороны в сторону так сильно, что это выглядело почти агрессией.
Мои глаза умоляли его посмотреть на меня, ответить, но ничто не могло вывести его из транса, в котором он находился. Слезы разочарования подступили к моим глазам. Как они смеют так поступать с моим дядей! С моим отважным, умным дядей! Я вцепилась в его плечи, встряхнула его сильнее – мне было все равно, какой жестокой я кажусь Блэкберну. Я была ужасным созданием. Я была эгоистичной и напуганной, и мне было наплевать, кто об этом узнает.
Мне был нужен мой дядя. Мне нужно было, чтобы он помог мне оправдать его, чтобы мы могли остановить безумца и его череду убийств, которая, несомненно, еще не закончилась.
– Очнись! Ты должен бороться, чтобы выйти отсюда! – из моего горла вырвалось рыдание, и я трясла его так, что у меня самой стучали зубы. Я не в силах потерять и его тоже – после того как я уступила маму смерти, а отца – опиуму и горю. Мне было необходимо, чтобы кто-то остался. – Я не смогу сделать это без тебя! Пожалуйста!
Блэкберн протянул руку и мягко отвел мои руки.
– Пойдемте. Я приведу врача, который проследит за ним. Сегодня мы больше ничего не можем для него сделать. Когда наркотик выветрится из его организма, он сможет разговаривать с нами.
– Да? – спросила я, вытирая лицо тыльной стороной ладони. – Как мы можем быть уверены, что этот ваш врач – не тот самый, который дал ему эту… отраву?
– Прошу прощения, мисс Уодсворт. Я совершенно уверен, что это была обычная процедура. Знайте: я прослежу, чтобы все поняли, что, если вашему дяде опять дадут наркотик, последует суровое наказание.
Его тон и выражение помрачневшего лица были достаточно угрожающими, и я ему поверила. Несколько успокоившись, я позволила Блэкберну увести меня из камеры, но перед этим я поцеловала на прощание дядю в макушку. Мои слезы уже высохли, и я прошептала:
– Клянусь жизнью, я это исправлю или умру.
Когда мы вернулись в экипаж, Блэкберн дал кучеру мой адрес на Белгрейв-сквер. Мне надоело, что мужчины говорят мне, куда мне ехать, и я постучала костяшками по стенке кареты, удивив обоих. Мне было все равно, чего хочет Натаниэль, что скажет тетушка Амелия и что подумает обо мне Блэкберн.
– Собственно говоря, вы можете высадить меня на Пикадилли, – сказала я. – Мне там нужно кое с кем срочно поговорить.
Глава 18
Железная дорога в некрополь
Квартира Томаса Кресуэлла, улица Пикадилли
25 сентября 1888 г.
Я пряталась примерно в середине квартала, недалеко от дома Томаса, когда он открыл дверь своей квартиры и огляделся. Вид у него был таким бодрым, будто сейчас девять часов утра, а не почти десять вечера.
Интересно, выглядит ли он когда-нибудь неприбранным или измученным? Вероятно, его волосы просто всегда приклеены к одной стороне головы, чтобы меньше растрепались. Моему брату стоит у него поучиться.
Я молча смотрела, собираясь с духом, чтобы подойти к нему, но какой-то внутренний голос нашептывал мне оставаться в укрытии. Я почти ожидала, что он подойдет прямо ко мне, но он не заметил меня, прячущуюся в тени в нескольких ярдах от него. Я солгала: сказала Блэкберну, что Томас живет на два дома дальше, а потом медленно прошла до нужного места.
Я не совсем понимала, что делаю здесь так поздно ночью, и пыталась собраться с мыслями. Глупые страхи вскипали во мне. Что, если девушки тогда за чаем ошибались и он действительно живет с семьей? Их бы шокировало мое появление без сопровождения в такое время.
Ведь он не давал мне свой адрес. Я нашла его в одном из дядиных журналов и теперь подумывала о том, не уйти ли мне просто домой. Но я колебалась, потому что он вел себя… подозрительно.
Я затаила дыхание, уверенная, что Томас каким-то образом меня заметил или догадался о моем присутствии, но он даже не посмотрел в мою сторону. Он поднял воротник своего пальто и зашагал по освещенной газовыми фонарями улице, стараясь двигаться бесшумно.
– Куда это ты направился? – прошептала я.
Туман висел отдельными пятнами, похожими на клубы пара; в них тонуло почти все, что
