– Как ты мог это сделать, сын?
Меня тревожило то, какими мы все были неподвижными. Натаниэль, казалось, прилип к полу, не в состоянии сдвинуться даже на дюйм. Отец сделал шаг и молча, с ужасом уставился на труп жены, не веря своим глазам.
Не оборачиваясь, отец приказал:
– Развяжи сестру. Немедленно.
– Но, отец, я уже вот-вот воскрешу маму… – Натаниэль зажмурился, увидев сердитый взгляд, который бросил на него отец. – Ну хорошо.
Наконец брат повернулся ко мне, сжав зубы, с диким взором. Я смотрела, как он разглядывает мои связанные руки и залитые слезами щеки. Он коротко кивнул головой. Один раз. Электрический заряд, наполняющий комнату, казалось, достиг наибольшей мощности.
Несколько напряженных секунд он переводил взгляд со шприца на нашу мать, его грудь быстро вздымалась и опускалась в том же маниакальном ритме, в каком билось сердце, приводимое в движение паром.
– Очень хорошо, – он разжал пальцы, держащие шприц, потом положил его на стол. Рыдание вырвалось из моей груди, и он снова повернулся ко мне. Я постаралась подавить страх, когда он медленно подошел ближе, что-то бормоча себе под нос.
– Быстрее, – рявкнул отец.
Натаниэль глубоко вздохнул, потом опять кивнул, словно подтверждая что-то для себя, и наконец-то развязал веревки на моих запястьях.
Я смотрела на брата, но он просто повесил голову. У меня в ушах раздавались какие-то тихие голоса, они кричали мне: «Беги! Беги!», но я не могла заставить свои ноги шагать к лестнице.
Отец приподнял прядь маминых волос, с его лица исчезли все эмоции, кроме одной: отвращения.
– Я никогда не утверждал, что мне удалось хорошо позаботиться о ком-либо из вас. Родители делают для детей только то, что считают самым лучшим. Даже если терпят сокрушительный провал в выполнении своих обязанностей.
Слезы собрались в уголках его глаз, когда он смотрел на разложившееся лицо моей мамы. Я сглотнула, не зная, куда мне отсюда идти. Кажется, мои семейные отношения совсем не те, какими казались. Натаниэль подошел ближе к отцу и уставился на маму. Это было уже слишком. Я должна покинуть это место.
Считается, что чудовища – уродливые и пугающие. Они не должны скрываться за дружескими улыбками и аккуратно подстриженными волосами. Добродетель, какой бы извращенной она ни была, не должна скрываться в ледяном сердце, под внешней заботливостью.
Горе не должно скрывать вину за неправедные поступки.
В каком мире могут сосуществовать такие огромные противоречия? Я стремилась найти утешение, держа скальпель в руках и вдыхая резкий запах формалина в воздухе. Мне нужно было провести вскрытие трупа, чтобы очистить мои мысли.
Я снова взглянула на маму. Возможно, мне отныне следует сосредоточиться на исцелении живых людей. Я повидала достаточно смертей, их хватит на десять тысяч жизней. Может быть, именно поэтому дядя и Томас начали экспериментировать с трансплантацией органов.
Томас. Я внезапно поняла, как сильно люблю его. Мне нужно быть с ним. Он – единственная истина, которая осталась в понятном мне мире.
– Куда, по-твоему, ты собираешься бежать? – спросил отец требовательным, резким тоном.
Даже сейчас, перед лицом этой мрачной лаборатории и всего того, что ему открылось, он хотел защитить меня от внешнего мира. Он слишком безумен, чтобы понять, что это место – именно то, от чего он спасал меня всю мою жизнь.
Здесь обитало гораздо более тяжелое заболевание, чем оспа, холера или скарлатина.
– Я собираюсь подняться наверх и запереть здесь Натаниэля, – ответила я, бросая на брата последний взгляд. Он гладил мамины волосы. – Затем я отправлюсь в Скотленд-Ярд. Пора каждому из нас получить свою правду, какой бы извращенной и ужасной она ни была.
– Ты это не серьезно! – ахнул Натаниэль, в поисках поддержки бросая взгляд на отца. Я двинулась через комнату, глядя на отца. Казалось, он разрывается между желанием поступить правильно и желанием защитить своего ребенка. Он него веяло нерешительностью.
– Твоего брата повесят, – тихо произнес он. – Скажи честно, ты могла бы смотреть, как его вешают? Разве наша семья недостаточно настрадалась?
Эта стрела вонзилась прямо мне в сердце, но я не могла похоронить правду. Если я не пойду в полицию, сожаления будут мучить меня всю оставшуюся жизнь. Эти женщины ничем не заслужили своих страданий. Этого я не могла сбросить со счета.
– Мама хотела бы, чтобы я поступала правильно, даже если это невообразимо тяжело.
Я смотрела на отца и сочувствовала ему. Каково это – знать, что ты вырастил дьявола? Вероятно, это все равно что сидеть изо дня в день рядом с чудовищем и не замечать его черной души.
Отец долгое мгновение смотрел на меня, потом кивнул. Я слабо улыбнулась ему, потом повернулась к брату. Несмотря на то что он совершил ужасные поступки, я все еще не могла найти в сердце ненависть к нему. Возможно, мы все сумасшедшие.
– Уодсворт! Одри Роуз! – с лестницы донесся полный паники крик, послышался топот ног по ступенькам. Через секунду Томас ворвался в комнату; второй раз в жизни он выглядел взъерошенным. Он остановился передо мной, окинул взглядом мое лицо и тело, уставился на запястья. – С тобой все в порядке?
Я смотрела на него и не могла ответить на его вопрос. Не могла поверить, что он действительно стоит здесь, со мной. На его лице промелькнуло чувство облегчения, потом он отвел взгляд. Он посмотрел на Натаниэля, прошел в комнату.
– Я предлагаю вам уйти раньше, чем за вами придет Скотленд-Ярд, – он перевел взгляд с потрясенного лица отца на лицо Натаниэля, и его голос был так же мрачен, как и выражение их лиц. – Вы ведь не можете всерьез считать, что я бы явился сюда без подготовки? – Томас грустно улыбнулся мне. – Мне жаль, правда, Одри Роуз. Это единственный случай, когда мне очень не нравится быть правым.
– Как вы… – начал спрашивать Натаниэль.
– Как я обнаружил, что вы и есть наш печально знаменитый Джек-потрошитель? – перебил его Томас, придвигаясь ближе ко мне; его голос стал почти таким же, как всегда. – Это было очень просто, правда. Что-то меня беспокоило после той ночи, когда мы с Уодсворт шли за вашим отцом до вашего дома от квартиры мисс Мэри Джейн Келли.
– Что? – отец бросил в нашу сторону недоверчивый взгляд.
– Прошу прощения, сэр. В любом случае, в жизни не бывает совпадений. Особенно когда речь идет об убийстве. Если ваша светлость не имеет к этому отношения, тогда кто?
– Действительно, кто, – пробормотал Натаниэль, не слишком удивленный.
– Я в этот вечер изучил
