– Эх, какую коняку загубили, черти узкоглазые, – приговаривал он, вытаскивая своего командира из-под лошадиной туши.
– Спасибо тебе, братец, – пролепетал спасенный.
Николаенко вдруг очень захотелось сказать ему что-то любезное, и он сбивчиво стал говорить, что теперь Фролову за спасение офицера непременно дадут крест, а затем отчего-то спросил, откуда у того кровоподтек на скуле, и тут же сконфуженно замолчал, припомнив, что сам его и ударил поутру. Солдат в ответ внимательно посмотрел на смутившегося офицера и, неожиданно ухмыльнувшись, ответил:
– Коняку ковал бестолковую, ваше благородие, вот и лягнула сволочь!
* * *Узнав, что его авангард попал в засаду, генерал Фок остановил наступление, доложив, что встретил превосходящие силы противника и ведет с ними бой. Однако Стессель, уже знающий результаты сражения эскадр, оставил его донесение без внимания и послал очередной приказ – атаковать! Начальнику четвертой дивизии ничего не оставалось делать, как подчиниться, тем более что приказ был привезен не князем Гантимуровым, как обычно, а лично его императорским высочеством Борисом Владимировичем.
Великий князь не смог усидеть в штабе и, узнав, что начались бои на сухопутье, вызвался отправиться с приказом. Генерал Стессель отнёсся поначалу к этой идее без энтузиазма, однако его порученец опять был отправлен в маньчжурскую армию, и ему пришлось скрепя сердце согласиться. Тем более что лейб-гусар обещался вести себя осмотрительно и на рожон не лезть. Отправив с ним для охраны высокой персоны и собственного успокоения сотню верхнеудинцев, Анатолий Михайлович принялся ждать известий, и они не заставили себя ждать.
Пока войска Фока стояли, японцы успели подтянуть подкрепления, включая несколько полевых пушек, с большим трудом выгруженных с выброшенных на берег пароходов. Так что теперь русский авангард встретили не только винтовочные, но и орудийные залпы. Стрелковые цепи, осыпаемые вражескими гранатами, сначала остановились, а потом, устилая землю телами в белой форме, отошли на исходные позиции. Ответ не заставил себя ждать, на ближайшую пологую вершину вихрем влетела русская полубатарея и, мгновенно сняв орудия с передков, выпустила по вражеской артиллерии несколько снарядов. Противник немедля начал отвечать, и между ними завязалась ожесточенная перестрелка. Японским наводчикам первым улыбнулась удача, и угодившая в одну из русских пушек граната снесла ее с вершины, проредив осколками расчеты соседних. Однако этот успех оказался последним, и над стоящей открыто японской артиллерией вспухли облачка разрывов шрапнели. Вырвавшиеся на свободу из тесных снарядов чугунные пули в мгновение ока выкосили японскую прислугу, и пушки, лишенные артиллеристов, беспомощно замолчали. Пехота, ободренная поддержкой, снова пошла в атаку, но встреченная густыми винтовочными залпами залегла. Русские пушки несколько раз прошлись огненной косой по занятым японцами склонам, впрочем, без особого успеха. Таким образом, на фронте воцарилась шаткое равновесие, готовое в любой момент рухнуть.
Мрачно наблюдавший за ходом боя Фок недовольно покривился. Генерал считал наступление на Быдзево сущим безумием, грозящим русскому отряду, далеко удалившемуся от основных сил, окружением и разгромом, и был готов после первых японских залпов повернуть обратно. От этого шага его останавливал только находящийся при нем великий князь Борис Владимирович. Гусарский поручик, казалось, просто упивался видом сражения и готов был в любую минуту кинуться в самую гущу схватки. «Черт бы тебя взял!» – неприязненно думал Фок, имея в виду не то члена императорской фамилии, не то капитана Гобято, заставившего молчать японские пушки.
– Разрешите доложить, ваше превосходительство, – выскочил как черт из табакерки подхорунжий Нестроевой. – Осмелюсь доложить, что японцев можно обойти правым флангом. Там у них только дозор – человек двадцать. Возьмем по-тихому в ножи, ни один и не пикнет.
– Молчать! – взвился не терпевший инициативы подчиненных генерал. – Я, кажется, не отдавал никаких приказаний! Кругом марш! Пшел вон, каналья!
Немного опомнившись, Александр Викторович оглянулся в сторону великого князя, но тот, всецело занятый происходящим на поле боя, не обратил внимания на разнос, устроенный казаку. Подхорунжий, скрипнув зубами, отошел прочь и снова исчез, как будто и не появлялся. Борису тем временем, очевидно, наскучило смотреть в бинокль, и он, одернув мундир, повернул коня.
– Прошу прощения, господа, – заявил он обернувшимся на него офицерам штаба, – кажется, третья бутылка вчера была лишней.
Штабные понимающе переглянулись и не обращали более внимания на направившегося к кустам гаоляна великого князя. Однако тот не стал спешиваться возле зарослей и направился прямиком к стоящим неподалеку верхнеудинцам.
– Здравия желаем вашему императорскому высочеству, – поприветствовали его забайкальцы.
– Сотник, казаков в седло, – коротко приказал ему Борис Владимирович.
– Их превосходительство отдали приказ? – обрадованно спросил казачий офицер.
– Отдали, отдали, – улыбнулся великий князь.
– Казаки, на конь!
Поддерживаемая артиллерией русская пехота снова поднялась в атаку. Выставив вперед штыки, солдаты бежали на врага, надрывая глотки в надсадном крике, превращавшемся в жуткий вой. Казалось, ничто не сможет их остановить, но гордые сыны Ямато нисколько не уступали своему противнику в воинской доблести. Их офицеры схватились за сабли и подняли своих подчиненных навстречу врагу. Примкнув ножевидные штыки к своим «арисакам», японцы неудержимо рванули вперед, и скоро две волны, белая и синяя, схлестнулись посреди неширокой долины. Несколько тысяч человек, до сих пор не подозревавших о существовании друг друга, с упоением дрались, кололи штыками, стреляли один в другого. Поначалу бегущим под гору японцам удалось несколько смять цепи сибирских стрелков, однако скоро выяснилось, что в среднем русские выше и сильнее низкорослых японцев, а их винтовки со штыками куда длиннее, чем у их противников.
Подпоручик Николаенко вместе со своей командой тоже участвовал в том бою. Когда японцы контратаковали, он ринулся вперед, ужом вертясь между противниками,
