Бектатен и Энамон внимательно следили за действиями влюбленной пары, как бы оценивая, хватит ли у каждого из них сил на то, что предстояло им впереди.
– Поскольку я обеспечиваю вашу экспедицию оружием, – начала царица, – я имею право выставить свои условия его применения.
Рамзес положил кинжал обратно на стол:
– А если мы с этими условиями не согласимся, вы отберете у нас оружие?
Она проигнорировала его вопрос.
– Вы доставите Клеопатру сюда, чтобы мы могли удерживать ее у себя, пока не выясним истинную природу ее нынешнего состояния, а также природу того существа, в которое она превращается, и то, как все это влияет на нашу новую подругу, Сибил Паркер. Вы не должны уничтожать Клеопатру с помощью того, что я вам даю. Вы должны ликвидировать только ее похитителей и всех, кто станет на вашем пути. Как я уже говорила тебе, Рамзес, убив Клеопатру, ты подвергнешь Сибил великой опасности. И я не позволю тебе этого сделать.
Рамзес вопросительно взглянул на Джулию, и та согласно кивнула.
– С этим мы согласны. Ваше второе условие?
– Вы приведете ко мне Сакноса.
Поначалу было трудно определить источник удушающей ненависти, которая вдруг наполнила атмосферу в комнате. Но в наступившей тишине стало понятно, что это чувство источал Энамон – он тяжело и учащенно дышал, и злобное напряжение, идущее от него волнами, ощущалось едва ли не физически. На последний приказ царицы он отреагировал шумным вздохом. Это было первым открытым проявлением эмоций, которое Рамзес заметил со стороны этого человека, а это предполагало, что он был не просто слугой своей хозяйки, а ее полноправным компаньоном. Может быть, раны, которые Сакнос нанес ему, были столь же глубоки, как и раны его царицы?
Бектатен молча оглянулась на Энамона; лицо ее выражало холодную решимость, и только в глазах угадывалась боль.
– Вы считаете это разумным? – спросил Рамзес.
– Разумным? – переспросила она, переводя взгляд со своего слуги на Рамзеса.
– Сакнос ищет чистый эликсир и всегда искал. А вы хотите привести его сюда, прямо к эликсиру?
– Здесь у меня только его ингредиенты, которые хранятся среди множества других. Я не смешивала их, и он не содержится у меня в готовом виде. Попади он не в те руки…
– Не попадет, – отрезал Энамон низким рокочущим голосом. Тон его удивил даже Бектатен: в нем слышалась не только готовность защищать эликсир, но даже упрек в ее сторону.
– Если даже он каким-то образом обнаружит мой сад, – осторожно начала Бектатен, и по тону ее стало понятно, что ее спокойное объяснение – единственная уступка, на которую она пошла, чтобы подавить страх и злость своего слуги, вызванные ее приказом, – то ему придется снова столкнуться с той же проблемой: какие составляющие и в каких пропорциях смешивать.
Наступила еще одна напряженная пауза.
Бектатен по очереди смотрела на них, словно предоставляя им возможность бросить ей вызов.
Но никто такой возможностью не воспользовался.
Вместо этого Энамон просто потупил взгляд – самый изящный жест покорности, какой Рамзесу доводилось видеть, – а Джулия вновь взялась за рукоятку одного из кинжалов.
– Так вы согласны на мои условия? – наконец нарушила молчание Бектатен.
Рамзес уже приготовился кивнуть, но Джулия опередила его:
– Сначала я должна вас кое о чем спросить.
– Спрашивайте.
– Почему вы не отравили Сакноса до сих пор?
От этого вопроса царица вздрогнула, как от удара; Рамзес еще не видел ее такой. Она повернулась к своему шкафу из красного дерева, и он подумал, что она хочет достать оттуда свиток или табличку с какой-то древней историей, которая поможет ей ответить Джулии. Но нет, ничего подобного не произошло. Было похоже, что ей просто необходимо взять себя в руки под их пристальными вопрошающим взглядами.
– Он – это все, что соединяет меня с моим прошлым, – в конце концов ответила она. – Все, что связывает меня с тем, кем я была когда-то. Если мне придется его уничтожить, этот грех потом будет вечно преследовать меня.
– Я буду связывать вас с тем, кем вы были, – подал голос Энамон. – И Актаму тоже будет для вас такой связью. Мы уже освободили вас, чтобы вы стали такой, какая есть.
– Да, я знаю, и я вечно благодарна вам за это, – сказала Бектатен. – Но Сакнос держал в руках вторую половину моего царства. Если он исчезнет навеки, с ним исчезнет и все, что осталось от Шактану.
Рамзес промолчал – он был не вправе комментировать такие вещи. Но он понимал, что женщина эта ослеплена страстной любовью, только не к мужчине, а к своему потерянному царству. Или, возможно, и к тому и к другому, просто она не хотела этого признавать. К тому же он чувствовал, что если начнет сейчас проявлять к этому вопросу повышенный интерес, то их наметившийся и пока еще хрупкий альянс может оказаться под угрозой.
– Это его последний шанс, – сказала Бектатен. – Привезите его сюда, чтобы он у него все-таки был.
– Последний шанс? – удивился Рамзес. – Последний шанс для Сакноса?
– Да, для него, – тихо подтвердила Бектатен.
– Вы считаете, что он сможет как-то искупить свою вину? – спросила Джулия.
– Я считаю, что должна дать ему выбор.
Она вновь повернулась к ним лицом, четко и с нажимом произнося каждое из слов, несших в себе скрытую угрозу:
– Мой сад хранит много секретов. Намного больше, чем сейчас лежит перед вами на этом столе. Эти наши с вами пересуды… они бессмысленны. Так вы соглашаетесь на мои условия? Можем мы, наконец, перейти к делу?
Вместо ответа Рамзес шагнул вперед и взял в руку один из грозных кинжалов, как несколько минут назад уже сделала Джулия.
– Да, – сказал он. – Давайте начинать.
35
Парк ХэвиллендБыло невозможно определить, сколько прошло времени. У нее было такое чувство, что ее бросили в эту камеру уже много часов тому назад.
Готовили ли ее к тому, чтобы скормить собакам? Или же эта изоляция была еще одним видом изощренной бескровной пытки?
И как объяснить внезапно охватившее ее удивительное спокойствие? Неужели это признак того, что она смирилась, сдалась?
Дверь в камеру неожиданно распахнулась. Бессмертные, которые до этого заковали ее в цепи, на этот раз принесли с собой платье, фарфоровый таз с теплой водой и тряпку, которой можно было бы помыться. Все это было представлено ей с таким видом, будто это были какие-то царские подношения. Ей пришлось сдерживаться, чтобы презрительно не рассмеяться абсурдности происходящего. О какой царственности может идти речь в этой темной сырой келье, где пахнет землей и гниющими опавшими листьями? Низкие, жалкие людишки!
Но манера поведения тюремщиков существенно изменилась. Да, она по-прежнему была их пленницей, но теперь они видели в ней царицу.
Платье из тонкой невесомой ткани, расшитое жемчугом и драгоценными камнями, напоминало ей пенящиеся волны Нила. Не столько сам наряд, сколько его дурацкие украшения. Эти камни на одежде. Надеть
