Она следила за своими похитителями, строившими из себя подносителей даров, пока они не удалились, после чего разделась.
Если бы она не испытала того ужаса, когда ее едва не скормили бессмертным псам, она, наверное, восприняла бы как надругательство тот факт, что ей приходится мыться, макая ветхую тряпку в стоящий у ее ног таз. Но ткань оказалась мягкой, а вода – достаточно теплой, так что она должна была быть благодарна и за это.
Когда она надела предложенное ей платье, ее неожиданно охватило очень приятное необъяснимое чувство. Она мгновенно догадалась, что дело тут не только в нежном прикосновении ткани к коже. Возможно, само это ощущение и было спровоцировано этим ее новым нарядом, но истинный его источник находился где-то далеко. И это была Сибил Паркер. Клеопатра как будто почувствовала тонкие шелковые простыни, тяжесть мягкого одеяла. Кто-то в этот момент заботился о Сибил Паркер, успокаивал ее. Кто-то укладывал ее на шикарную кровать, в роскошную постель. И как раз тогда, когда мысль эта вызвала в ней раздражение и зависть, откуда-то прозвучал голос Сибил, который она слышала так же отчетливо, как и в своем последнем сне:
«Мы уже идем, Клеопатра. Ничего не бойтесь. Мы обязательно придем за вами, обещаю вам».
Она слышала океан, мощный рев прибоя, бьющего в скалы; а когда позволила себе опустить веки, то увидела призрачные очертания горящего камина и тени проходящих мимо него людей. И хотя затем видение резко пропало, голос Сибил запечатлелся в ее памяти и звучал в ушах четко, как звон далекого колокола.
– Кто это – «мы»? – вырвалось у нее.
Дверь камеры открылась. Ее тюремщики, похоже, никуда и не уходили. Поэтому, чтобы как-то скрыть этот свой неосторожный возглас, она скороговоркой произнесла:
– Я оделась. И готова к ужину.
«Кто идет, Сибил? И реально ли надеяться, что они смогут спасти меня?» – мысленно спрашивала себя Клеопатра.
Ответа не последовало.
Эти контакты были непредсказуемы, с ними было не все так понятно, как со снами. Теперь казалось, что они больше основываются на физическом восприятии, чем на странных видениях. А может быть, Сибил просто отказывается отвечать и не хочет рассказывать, кто идет к ней на помощь? Действительно ли она направила за ней спасательную экспедицию, или же Клеопатре предстоит стать жертвой еще одного злодеяния?
Ей негде скрыться. Сейчас у нее нет ни своего дома, ни убежища, ни храма, ни дворца. Только обрывки воспоминаний, за которые она могла держаться, да собственная смелость, ощущавшаяся, как прячущийся под кожей лед.
В коридоре раздались шаги шаркающих по камням ног.
На этот раз эти «подносители даров» снова принесли с собой цепи.
Она не сопротивлялась. Какой в этом был смысл? Они были не слабее нее, и их было много.
Они оставили ей руки свободными, но повесили на шею железное кольцо с длинными цепями с двух сторон, чтобы, выводя ее из камеры, можно было держаться от нее на безопасном расстоянии.
Но теперь она была уже не просто их пленницей Клеопатрой.
Она была еще и Сибил Паркер.
36
Под сияющими электрическими люстрами длинный обеденный стол был уставлен изысканными яствами, которых хватило бы накормить десятерых смертных. Но за этим столом сидел всего один человек, хозяин этого дома, который встретил ее неподвижным, как у каменного изваяния, взглядом.
Она заметила, что скатерть по краям была украшена орнаментом из вышивки и перламутра. Под ногами сиял полированный паркет, а на высоких окнах справа от нее висели длинные, до самого пола, пурпурные портьеры.
Ее ввели в эту грандиозную столовую в цепях и усадили напротив красавца-хозяина, сидевшего во главе стола.
Тяжело усевшись на стул с очень высокой спинкой, она увидела маленький клочок бумаги, лежавший на пустой тарелке перед ней.
Это была газетная вырезка, в которой рассказывалось о большом кладе старинных артефактов из Египта времен династии Птолемеев, недавно распроданных частным коллекционерам. Археологи и кураторы музеев во всем мире были вне себя от возмущения – содержавшиеся там статуи и монеты имели сходство с ликом Клеопатры VII, и следовательно, должны были быть переданы в музеи.
«Что за безумие творится в пустынях Египта? – вопрошал автор статьи. – А может быть, речь идет о жульничестве, вроде раскопок гробницы с телом какого-то сумасшедшего, выдававшего себя за Рамзеса Великого?» К заметке прилагалась иллюстрация. На удивление точное изображение одной из статуй, спрятанных самой Клеопатрой в той гробнице, куда она привела Теодора Дрейклиффа. Изображение, поразительно похожее на нее сегодняшнюю.
Так вот в чем причина того, что он узнал ее. Но знал ли он, кто она, когда пытал своими псами? Видимо, знал. Иначе как еще можно объяснить то, что он так быстро поверил ей?
«Но действительно ли это мое настоящее имя? И буду ли я по-прежнему считать его своим после того, как исчезнет мое последнее воспоминание об Александрии?» – подумала Клеопатра.
Она часто заморгала, стараясь прогнать непрошеные слезы. Нельзя плакать перед этим человеком. Нужно быть сильной. Потому что, кроме ее силы, очень скоро, возможно, у нее ничего не останется.
Если он знал ее имя, когда мучил ее, значит, он старался сломить ее дух, а она не могла такого допустить. Поэтому она взяла газетную вырезку и скомкала ее в кулаке, как поступила бы с депешей от врага на войне. Смяв ее в комок, она швырнула его на пол.
Затем демонстративно стала оглядываться по сторонам, намеренно игнорируя реакцию хозяина на пренебрежительный жест в отношении заметки.
За окнами было темно, ей удалось рассмотреть вдалеке лишь смутный силуэт одинокого здания, где ее едва не швырнули в яму с разъяренными голодными мастифами. На стенах были развешены гобелены со сценами сражений, состоявшихся в те времена, когда она спала своим мертвым сном. Она чувствовала себя здесь так же, как во время своего визита в Рим пару тысяч лет тому назад: как будто все это нарядное убранство и разукрашенные ткани использовались здесь с одной целью – скрыть угрозу, исходящую от дикой природы, дремучих лесов, зеленых лугов. Здесь нельзя было без страха открывать окна. Страха перед какими-то животными, перед дождем, перед окружающей средой.
В памяти всплыло далекое воспоминание – зеленеющие дикие ландшафты ее родины, тоска по непорочной простоте пустынного берега. Сможет ли она удержать это воспоминание? Сможет ли сохранить его и другие похожие, не ускользнут ли они из ее памяти?
У стены, противоположной окнам, стояли трое бессмертных. Все бледнолицые и синеглазые, похоже, родом отсюда, из этой страны под названием Британия. И все, без сомнения, создания сидящего перед ней человека. Но сколько их, все ли это? Двое, которые вели
