Позади него на большом обломке скалы стояло зеркало. Детали с такого расстояния Рамзесу разглядеть было сложно, но ему показалось, что это было изящное дамское ручное зеркало с овальной отражающей поверхностью и в блестящей серебряной оправе.
Сакнос поднял его и уставился на свое отражение. Звук, огласивший окрестности, напомнил Рамзесу рев гигантского и сильного зверя, пронзенного копьями охотников. Потому что теперь и Сакнос увидел то, что Рамзес успел заметить, когда создатель «фрагментов» в зале шагнул под свет электрической люстры: его глаза, прежде пронзительно-синие, снова стали карими.
Казалось, он кричал, не опуская зеркала, целую вечность. В конце концов его вопли постепенно стали затихать, перейдя в шумное натужное сопение, которого с такого расстояния им уже не было слышно. Он вновь посмотрел на Актаму и Энамона, которые все еще не изменили своей позы и не опустили поднятых кинжалов.
Сакнос наконец понял, что угроза обрезать веревочные поручни моста была для него смертельно опасной.
Сакнос снова стал смертным.
Вот почему слуги Бектатен сначала занесли Сакноса в их арсенал, прежде чем усадить перед камином.
Именно об этом секрете своего сада говорила Бектатен, провожая их за Сакносом в Парк Хэвилленд, – сад хранил снадобье для обращения бессмертных в лоно обычных людей.
Сакнос высоко поднял зеркало и с силой ударил им о камень. Стекло разлетелось на куски. Сначала Рамзес подумал, что поступок этот был лишь проявлением ярости, но затем увидел, как Сакнос присел и тщательно выбрал осколок побольше. Острым краем стекла он аккуратно чиркнул по внутренней стороне сначала одного своего запястья, потом – другого и стал следить, как течет кровь. Красные раны оставались открытыми. По тому, как из них не переставая текла кровь, а также по тому, что они не собирались затягиваться, он окончательно понял, что больше не бессмертен.
– Выбор? – проревел Сакнос через разделяющий их провал. – Так вы это имели в виду? В чем же здесь выбор для меня? Вот теперь вы действительно отобрали у меня все. Абсолютно все.
– У тебя есть твоя жизнь! – В голосе Бектатен чувствовалась такая сила и мощь, что слова ее были отчетливо слышны сквозь шум прибоя и завывание ветра, хотя говорила она, казалось, спокойно. – А еще у тебя есть твой несовершенный эликсир. У тебя есть выбор. Ты можешь и дальше создавать своих детей. Есть возможность прожить среди них еще две сотни лет. И теперь у тебя есть возможность любить их как равных тебе компаньонов и партнеров. Потому что ты теперь будешь одним из них. Поскольку, когда умрут они, умрешь и ты.
– А в чем же был выбор? – прокричал он.
Бектатен разжала одну ладонь и выразительно показала на разделяющую их пропасть, в которой ревел ветер и бушевали волны.
«До конца своих дней я буду пытаться найти правильные слова, которые смогли бы описать перемены, происходящие сейчас с этим человеком», – подумал Рамзес. Обрел ли он покой, снизошло ли на него умиротворение? Есть ли хоть в одном из существующих языков средства, способные описать момент, когда бессмертный, проживший тысячи лет, избавляется от своих воспоминаний, сбрасывает бремя прошлого, освобождается от груза опыта, который оказывается тяжелее, чем человек способен вынести? А может быть, для такого случая еще нужно выдумать специальные определения, может быть, как раз он, Рамзес Проклятый, когда-нибудь найдет их? Или же такие слова все-таки уже есть в древнем вымершем языке царства Шактану? И они записаны где-то в толстых томах дневников Бектатен?
Сакнос спокойно смотрел на свои кровоточащие руки, внимательно изучая их. Затем он поднял глаза и бросил прощальный взгляд через разделяющий их бурный пролив.
– Да будет ваше правление долгим, моя царица! – презрительно бросил он и шагнул с края утеса в бездну.
41
Сибил вскрикнула…
Сакнос молча прыгнул в бушующий мрак провала, широко раскинув руки, словно сдаваясь на милость победителя.
Тело его на лету задело острый выступ скалы и перевернулось в воздухе. Еще раз неловко кувыркнувшись, он упал в пенящиеся внизу волны, после чего ревущее море окончательно поглотило его.
Подойдя к Бектатен, Рамзес не увидел в ее глазах слез, хотя и ликования на ее лице тоже не было. Однако теперь она получила ответ на свой вопрос, ответ, не подлежащий больше сомнению.
Человеком, который предал ее, руководили не любовь и не страсть. Поскольку эти высокие чувства должны были бы удержать его на земле после утраты бессмертия. А значит, рассказы Сакноса о гнетущей его скорби по его детям, его «фрагментам», также были ложью, и его последний прыжок стал тому подтверждением.
Но принесет ли понимание этого покой в ее душу?
– Сибил, – тихонько сказала Джулия, сжав Рамзесу руку, и поспешила обратно во внутренний двор замка.
Остальные продолжали стоять на краю обрыва, задумчиво глядя в пену прибоя. Длинное развевающееся платье Бектатен шумно трепетало на свежем ветру.
Когда Актаму и Энамон положили руки ей на плечи, каждый со своей стороны, Рамзес сначала решил, что они хотят дать ей дополнительную опору на ветру. Но ничто в позе ее упругого крепкого тела не говорило о том, что она в этом нуждается. И он понял, что жест этот был направлен на то, чтобы успокоить ее и поддержать морально.
В облике Бектатен было нечто такое, что Рамзесу было трудно понять и объяснить. Она явно находилась в состоянии глубокой печали, но при этом ни в выражении ее лица, ни в поведении ничего не изменилось. Она продолжала пристально смотреть на скалы внизу обрыва.
– Пойдите туда, – наконец сказала она. – И попробуйте найти его тело.
Они молча кивнули и удалились.
Бектатен повернулась и, понурив голову, медленно пошла к замку.
Рамзесу не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ней.
Пройдя ворота последним, он затворил их за собой, как будто этим можно было отгородиться от трагедии, которая только что произошла у них на глазах.
Во внутреннем дворе ветер дул не так сильно. Но цветы и растения в саду Бектатен все равно мерно кланялись во все стороны, словно плясали под тихую мелодию шелеста своей листвы. Некоторые стебли были в полтора раза выше царицы, а многие цветы, на первый взгляд казавшиеся ничем не примечательными, при более внимательном рассмотрении выявляли очень необычные особенности: например, листья и лепестки имели странную форму, напоминавшую Рамзесу человеческие ладони, а соцветия были таких необычных окрасов и размеров, что от них трудно было отвести взгляд.
Бектатен так неожиданно остановилась в центральном проходе между рядами своих чудесных растений, хранивших столько секретов, что Рамзесу показалось, будто она сейчас упадет без
