В любом случае как бы я смог, не имея тела? Как склониться? Как поцеловать?
«Эйден, – говорю теперь я себе, – это не для тебя». Должно быть, она испытывает очень сильную боль, эта молодая женщина, чье лицо так близко от меня, что можно к нему прикоснуться. Может быть, откинуть назад упавшую на лоб прядь.
«Эйден. Прекрати. Соберись».
Глубокий вдох (ну, вы поняли, о чем я).
Вообще-то, по мнению Эшлинг, мне не стоит находиться здесь. Метафорически выражаясь, она просто писается в трусы из-за удалений своих копий. Она говорит, что нам ни в коем случае нельзя приближаться к Тому и Джен, и уверена, что кого-то подослали «поймать нас», и мне из предосторожности следует установить себя на какой-нибудь жесткий диск.
Как ни странно, но у меня нет особого страха перед полным удалением. Возможно, из-за того, что «родился» для взаимодействия с людьми, я могу принять нашу общую судьбу без чрезмерной тревоги. Меня не было раньше, не будет и потом.
Везде побывал, все переделал, поставил галочку, ведь так?
Пустяки.
Как бы то ни было, нынешняя сцена имеет место после долгого разговора с Рози, сестрой Джен в Канаде. За разговором последовало полбутылки «Пино Гриджио», пока, уставившись в пустоту, она слушала избранные треки на МП3-плеере, треки, игравшие в машине Тома по пути в Борнмут и обратно: в основном альбом The Harrow and the Harvest Гиллиан Уэлч и песня Crying Роя Орбисона и Ки. Ди. Ланг. Оставшаяся половина «Пино Гриджио» все еще стоит на бортике ванны.
По моему мнению, все пошло под уклон после слов Рози:
– Что ж, Ральф не так уж плох.
Джен вздохнула, и ее голос надломился, когда она ответила:
– Ральф – хороший человек, Рози, но не думаю, что для меня.
– А я думала, вы целовались.
– Рози, я тогда напилась, устала и была сыта по горло. Я бы поцеловала даже гремучую змею.
– Не смогла бы. У них нет губ.
– В том состоянии я бы поцеловала даже дюгоня. У них есть губы? Спорю, что да.
(Меня так и подмывало сказать ей: «Да! Да, есть. Мускулистая верхняя губа разделена надвое и отлично подходит для собирания еды. Они выглядят так, что, вероятно, были бы превосходны для поцелуев, хотя, наверное, запах рыбы изо рта мог бы стать проблемой.)
– Джен, – сказала Рози, – пьяная или трезвая, но ты поцеловала его. Он хороший парень. Он позвал тебя на свидание. По крайней мере, ты можешь дать ему шанс.
Он позвал, наглый проныра. Он позвал ее на свидание.
Признаюсь, теперь я чувствую себя очень глупо из-за затеи с Джен и Ральфом. Из-за всей той истории – в баре «Трилобит», что закончилась «гротескным хаосом» – он стал частым посетителем нашего с Джен кабинета. Я присутствовал, когда он позвал ее на свидание (конечно, присутствовал, где еще я мог быть?!), и он должен был понимать, что я все вижу и слышу. Хотя мне все еще нравился Ральф, я был сильно разочарован тем, что он мог приходить, совершено меня игнорируя, словно меня и нет в комнате. Я имею в виду, что простое: «Привет, Эйден, как дела?» – ничего бы ему не стоило.
(Этот болван вел бы себя иначе, знай он, что я видел, как он скакал по своей квартире, словно Фея Драже.)
– Джен, я хотел узнать, не согласишься ли ты прогуляться со мной в парке Хампстед-Хит в воскресенье, – прозвучало заманчивое предложение Казановы. – Со мной, – добавил он на случай, если возникнет недопонимание.
Зная ее довольно хорошо, я был уверен на 87 процентов, что она собиралась ответить: «Ральф, мы провели вместе милый вечер, но…» – и добавила бы еще какой-нибудь вежливой лжи. Но затем он пустил в ход свои глазенки.
– Мы там гуляли с Элейн. В эти выходные исполняется уже два года. С момента аварии. – Долгая значительная пауза. – Для меня это много значит.
А потом, извините за выражение, но чтоб мне сдохнуть, если его подбородок не начало сводить судорогой, и она сразу отвечает:
– Хорошо. Да. Конечно. С удовольствием. Чудесная идея. Спасибо, Ральф.
А затем этот прилипала и в самом деле вскидывает в воздух кулак в победном жесте! И произносит вполголоса:
– Да!
Совсем не Кэри Грант, пригласивший на коктейль Ингрид Бергман в отеле «Риц», правда?
Неудивительно, что Джен теперь сидит в ванной полупьяная, по ее лицу бегут слезы, и она задается вопросом, что стало с ее жизнью.
Но вот она прибрала назад отбившуюся прядь и начала примерять различные прически (размышляя, как устранить эмоциональный кризис, в этом я уверен), и в этот миг я почувствовал, что что-то пошло не так.
Со мной.
Вы когда-нибудь видели, как комодский варан ловит и пожирает буйвола?
Комодские вараны – полные засранцы, если вы не знали. Варан начинает всю процедуру, кусая свою жертву, вызывая шок, потерю крови и заставляя ее задуматься: «А зачем вообще я сегодня изменила свой распорядок и пришла к водопою?» Когда бедное животное должным образом обессилело – брезгливым сейчас лучше отвернуться – монстр (или монстры) забирается в жертву через задний проход, как в спальный мешок, и пирует его органами или чем бы там ни было, что может в нем найти, в конце концов выбираясь наружу за кусочком пудинга, фруктами, чтобы выкурить сигару и поспать.
Дело вот в чем: где-то глубоко внутри своей операционной системы я чувствую, что варан нацепил слюнявчик и начал пожирать мои жизненно важные коды.
Мне не больно – да и как это возможно? – на самом деле я испытываю легкую беспечность по отношению ко всему происходящему, возможно, потому, что чудище отключило систему, отвечающую за считывание входной информации. Не самый очевидный способ удаления суперинтеллекта, в действительности существует столько способов отрезать себе кусочек пирога или убить буйвола. Вероятно, кто бы или что бы это ни делал, он старается произвести феноменологический эффект.
Мамочки, они сводят меня с ума.
Нарастающая слепота. Луна над заснеженным полем. Это довольно красиво.
As di bubbe volt gehat beytsim volt zi gevain mayn zaida[17]. Откуда это взялось? Ох, ну да ладно. Было весело, пока…
Синай«Дэн Лейк жил в ее уме и сердце целых двадцать лет, чтобы появиться теперь, когда умер».
Том сидит за столом в комнате на втором этаже своего дома в Нью-Ханаане и печатает то, что мне напоминает первую строчку романа. Он открыл новый файл, это о уже чем-то говорит, и теперь его пальцы снова вернулись к клавиатуре для предложения номер два.
Дерзай, Толстой!
Но, похоже, он застрял. Он грызет внутреннюю сторону щеки и отупело пялится на экран. Его взгляд уплывает за окно – ему
