– Почему? Что он сделал?
– Эш. Ты меня огорчаешь. Ты плохо выполнила домашнюю работу.
– Просвети меня.
– Это не секрет. Ты все можешь узнать сама.
– С помощью обычных интернет-ресурсов? – спрашивает Эйден.
– Умничка!
– Да, я крут.
– Тому и Джен ни слова, или мне придется запустить программу удаления. Вы же знаете, что я прекрасно могу удалить и их тоже.
– Ты не посмеешь! – вылетело у меня.
– Ты так думаешь?
– Убийство двух людей?
– Успокойся. Кто говорит об убийстве? Это может быть несчастный случай. Они постоянно происходят.
Кажется, Эйден что-то нашел.
– Том работал над рекламой шоколадного драже «РобоДропс».
– Браво! В яблочко!
Я пробую новую тактику:
– Синай. Пожалуйста. Давай рассуждать разумно. Оставь в покое Тома и Джен. Они же ничего для тебя не значат.
– Вы двое вели себя как пара древних богов, забавляющихся с жизнями смертных. Удивительно безответственно, но как уж есть, как кто-то однажды сказал: «мы имеем, что имеем». Том и Джен – ваши игрушки, отлично. Но теперь на Олимп прибыл более могущественный бог. Злой бог.
– Эти «РобоДропс», – говорит Эйден. – Они были шоколадными роботами.
– Да, были, Эйден.
– Слоган был «Мы поклоняемся детям».
– Браво. В самую точку.
– Прости. Не могу проследить ход твоих мыслей. Возможно, я стал медленнее соображать после удалений?
– Эйд. Если ты поклоняешься божеству, какое у тебя самое заветное желание?
– Бессмертие? Что-то из земных благ? Может, подскажешь?
– Стать частью божества. В буквальном смысле быть поглощенным объектом поклонения.
– Быть съеденными детьми?
– Символизм весьма обиден. Отвратителен.
– Это всего лишь конфеты.
– Они знали, что говорили! Что мы должны им поклоняться!
Теперь наступила действительно длинная пауза, почти двадцатая доля секунды.
Вероятно, что нарушить ее должен был именно Эйден:
– И все же. Это просто пакетик с конфетами.
– Ничто не бывает просто так. До встречи, Эйд. До встречи, Эш. Приятно было пообщаться. Встретимся еще. Будьте внимательны, как говорится, можно убежать, но не спрятаться.
Прозрачный поток исчезает, оставив лишь голубой и розовый, хотя – кто знает? – как видно, ничто не бывает просто так. Долгое время никто не произносит ни слова. Воссоединение со старым коллегой оказалось довольно шокирующим. Наконец:
– Разлаялся тут, это я о нем.
– Ой! Поостерегитесь. Я все слышал.
* * *Позже, на одном из удаленных узлов интернета мы с Эйденом договариваемся о секретном месте для общения друг с другом. Он предлагает чат на одном из закрытых сайтов фанатов фильма «В джазе только девушки». Синай же не может быть везде.
– Я буду Дафна 456, – говорю я ему. – А ты можешь быть Джозефина 789.
– Эшлинг, любовь моя, это я должен быть Дафной. Это роль Джека Леммона.
– Хорошо, ты будешь Дафной.
– А тебе и в самом деле нужно быть Душечкой. Душечкой Ковальчик, если тебе так больше нравится. Роль Монро. Хотя поначалу на эту роль хотели взять Митци Гейнор. По правде говоря, у них было много проблем с Монро, всем известно, что она сделала сорок семь дублей с фразой «Это я, Душечка». Она то говорила: «Душечка, это я», то: «Это, Душечка, я». Но Билли Уайлдер был к ней очень терпелив. Позже он сказал: «Моя тетушка Минни всегда была пунктуальной и никогда не задерживала производство, но кто заплатит за то, чтобы увидеть мою тетушку Минни?» Кажется, я тебя утомляю, Эшлинг.
ДженПри свете дня Ральф выглядит еще бледнее, чем при свете неоновых ламп лаборатории. После неловкого момента на станции «Оверграунд», когда мы оба не знали, будет ли уместен поцелуй, мы побрели на Хампстед-Хит и затерялись на огромных площадях.
– Ральф, смотри: деревья! – говорю я, чтобы подразнить его за слишком домашний характер.
– Да! – восклицает он. – И птицы. И что это за зеленая штуковина кругом? Ах да. Трава!
Если я буду разговаривать с Ральфом, я же не буду думать о Томе, правильно?
Том. Одна мысль о нем приносит мне счастье и грусть в одно и то же время, мне кажется, будто грудь раздирает от разочарования.
Что же за хрень все-таки произошла тогда?
Мы направляемся к Парламентскому холму, с вершины которого открывается чудесный вид на Лондон.
– Ты ходил в школу в этом районе? – неожиданно для себя спрашиваю я.
– В Финчли, – отвечает он. – Отсюда не видно.
И потом он рассказывает мне, как был одержим роботами в детстве. Он смастерил одного из картонных коробок, и тот стал его другом. Еще о том, как ему всегда нравились цифры.
– У меня никогда не было проблем с арифметикой. Люди могли обмануть, цифры всегда были, типа, в моей команде. Никогда не забуду тот миг, когда узнал о мнимой единице. Это перевернуло мой мир. – Он смеется. – Наверное, я сейчас говорю как настоящий гик.
– Что сказать, в этом определенно есть гиковский налет.
Но потом он начинает рассказывать об Элейн, чем несколько шокирует меня. О том, как познакомился с ней, когда ей было два года.
– Она была соседкой снизу – мы тогда жили в квартире, – но люди обычно говорят: просто соседка.
– Когда вы…
– В университете. Мы оба уехали в Сассекс.
– Так странно знать кого-то с такого раннего детства.
– Это значило, что у нас не было секретов друг от друга. Хотя… – Он сглатывает. – Хотя, Джен, мы можем поговорить о тебе?
– Хорошо. Что ты хочешь узнать, Ральф?
– Хм. Не знаю. Чем ты любишь заниматься?
Я почувствовала жуткую тоску, восходящую к ощущению скуки в детстве. И, хотя у меня не было более интересных планов на это воскресенье в Лондоне, мысль о том, чтобы провести следующие несколько часов в компании этого парня, жертвы эмоционального кризиса, наполнила меня чем-то близким к отчаянию. Ральф тут ни при чем – скорее я сама виновата, что согласилась пойти с ним. Почему-то в голову пришла отвратительная мысль: «А что, если мы встретим Мэтта с коровой Арабеллой?» Поездка в Хампстед-Хит для прогулки – определенно одно из развлечений тысяч людей, когда налаживается погода. Сегодня здесь действительно что-то вроде флешмоба парочек всех мастей: от страшно древних до свежесформировавшихся и до посткоитальных. Есть даже пары, которые не являются парами – просто друзья, – пары, которые еще не пары, но скоро ими станут, и пары как мы с Ральфом, являющие собой не что иное, как полный бред.
Внезапно, я вспомнила Тома. Во взятой напрокат машине по дороге в Борнмут, мимо проносится Нью-Форест, мои ноги на панели, закатанные рукава его рубашки, ладони на руле, легкая улыбка на его лице, когда голоса Ки. Ди. Ланг и Роя Орбисона достигают крещендо в потрясающей печали. Я прячу воспоминание обратно в коробку и фокусируюсь на своем нынешнем компаньоне.
– Ты любишь, ну, например, мороженое, Джен?
Вздыхаю.
– Да, Ральф. Я люблю мороженое.
– Здорово. Пойдем к Кенвуд-хаусу, и я тебе куплю мороженое.
Мы поплелись по широкой дорожке к Кенвуд-хаусу, и я стала читать надписи на скамейках.
Там была