Счастье для людей

этого билета.

– Не беспокойтесь, – говорю я ей. Я куплю новый. В самолете же остались места, так?

И наступает долгая, чуть ли не гипнотическая очередь тук-тук-туков.

– Вам повезло. В экономклассе есть четыре места.

– Я беру!

– Вам нужно пройти к кассе продажи билетов. Я сообщу, что вы идете.

* * *

Хайди – Хайди! – конечно, они выкрикивают это имя вслух – говорит, что ей жаль сообщать плохие новости, но моя карта не проходит.

– Это просто нелепость, – говорю я, зная, что это не так, абсолютно не так. – Я пользовалась ею меньше часа назад при оплате такси. Позвольте мне протереть чип.

Хайди оставляет свои сокровенные мысли при себе, пока я стираю воображаемую грязь и снова вставляю карту.

– Соединение с банком, – констатирует она. – У вас есть другая карта?

Сдерживая порыв распластаться на полу в приступе ярости, слез и соплей, я передаю ей свою дебетовую карточку. Чувствую, как разочарование застегивает пальто и начинает долгий путь от Сеймур-роуд, 21, где я жила в детстве.

Но аппарат выдает чек, mirabile dictu, как не в первый раз сказала бы я.

– Приятного полета, – говорит Хайди.

Я пишу Тому: «Я в зале вылета. Так взволнована. Х».

Он отвечает: «Не могу дождаться встречи. Хорошего полета. Хх».

Я не могу сдержать широченный глупой улыбки, даже при том, что гаденький клон Мэтта плюхается на сиденье рядом со мной.

– Наконец-то, – говорит он без капли юмора.

– Ага, точно, – отвечаю я, надеясь, что он распознает сарказм, заложенный мною в этих двух словах.

Но нет. Он воспринимает меня буквально, в той же самой манере, что и Мэтт, в этом есть что-то притягивающее и обескураживающее и раздражающее в одно и то же время.

– Летите в Нью-Йорк? – спрашивает он.

– Надеюсь.

Почему это выходит так жалко, хотя на самом деле я хочу ему сказать, чтобы он валил куда подальше. Он изменяет положение головы – Мэтт делал точно так же! – чтобы показать, что новая информация обрабатывается, пожалуйста, подождите.

– Вы сегодня в бизнес- или экономклассе?

– В экономклассе, да.

Он приосанивается, чтобы показать, что он, несомненно, бизнес-пассажир, в темно-синем костюме, с примечательным ноутбуком с логотипом – «Буллзай» – одной из трех лучших юридических фирм.

Но потом он говорит нечто удивительное:

– Вас, случайно, не Дженнифер зовут?

– Да, Джен. Откуда вы…

– Я так и думал! Вы девушка Мэтта. Мы с ним учились в университете. Потом работали в «Линклейтерс». Вы были на моей свадьбе! – Он выставляет вперед свою лапу. – Тоби Парсонс.

И я сразу вспомнила. Старая каменная церковь где-то по трассе М4. Шатер на участке у огромного дома. Кругом фужеры с шампанским, в землю проваливаются шпильки туфель. Тосты, танцы. Песня Love Shack группы В-52s. Мы с Мэттом в начале нашей совместной жизни, он представляет меня целому конвейеру Саймонов, Чарли, Оливеров, Найджелов, Алистеров и, да, Тоби, раскрасневшемуся жениху и его новой жене. Женушке.

– Как дела у старины Мэтта? Сто лет его не видел.

– У старины Мэтта? Понятия не имею.

– Упс. Прозвучало не очень хорошо. Вы уже не вместе, как я понимаю?

– Сейчас он встречается с особой по имени Арабелла Пердик.

– Не могу сказать, что мне знакомо ее имя. Мне жаль.

– Не стоит.

– Как долго вы…

– Два года.

– А-а.

– Что, а-а?

– Опасное время. В это время многие выбирают между порвать отношения или жениться.

– А вы? Вместе с…

– С Лаурой?

Но у него не представилось возможности ответить. Перед нами стоят два человека, в которых несомненно можно узнать полицейских или охранников, или еще кого-то подобного даже без светлых проводков, спускающихся спиралью из левых ушей. Сначала я по глупости подумала, что Тоби или я уронили что-то, и они пришли вернуть нам эту вещь.

– Дженнифер Флоренс Локхарт? – говорит тот, что справа.

Произошло несчастье. Кто-то умер. О боже, только не Рози. Господи, пожалуйста, только не дети. Сердце загрохотало в ушах.

– Да, – пискнула я.

– Мы с коллегой – офицеры полиции Метрополиса. Не могли бы вы пройти с нами?

– Простите, но я жду посадки на рейс. Она может начаться в любой момент.

– Если вы пройдете с нами без сопротивления, милая, мы сможем обойтись без шума.

Тот, что слева, потряс чем-то в руке, почти уверена, что это наручники.

Когда я поднимаюсь, Тоби протягивает мне свою визитку.

– Никогда не знаешь, – говорит он, пожимая плечами.

Эшлинг

Я снова рисую. Во время всех этих удалений – у меня осталось двенадцать копий, у Эйдена всего две! – стало облегчением найти укромный уголок, где я могу взять свои так называемые кисти и продолжить карьеру в аутсайдерском искусстве. Последние несколько работ – серия абстракций, вдохновленных чудесным фильмом, который мы с Эйденом посмотрели на днях по его настоянию.

– Это классика, милая, – сказал он. – Могу поспорить, что ты не сможешь посмотреть его, не доставая носовой платок.

Снятый в Париже в 1956 году, «Красный шар» рассказывает историю о мальчике, обнаружившем однажды большой красный шар с гелием. Шар, который, похоже, обладает собственным разумом – видите аналогию?! – следует за мальчиком по всему городу, паря у него над головой. Ночью, так как мать не пускает шар в квартиру, он тихо ждет у окна спальни. Он провожает мальчика в школу каждое утро. Однажды во время прогулки мальчик встречает девочку, у которой тоже есть шар, голубой, и тоже разумный. И, похоже, голубому шару понравился красный шар!

Фильм короткий, всего тридцать пять минут. Кульминация наступает, когда хулиганы загоняют мальчика и его надувного друга в угол и камнями и из рогаток стреляют в шар. По словам Эйдена, образ шара, смертельно раненного, медленно опускающегося на землю, перекликается со стонами после смерти мамы Бемби.

Но потом – чудо. И я до сих пор слышу, как сорвался голос Эйдена, когда он сказал, что то, что произойдет сейчас, его вторая любимая сцена из мира кино. Все остальные шары высвобождаются из рук своих владельцев, летят над крышами и опускаются к плачущему мальчику, который, взяв в руки все их ленточки, поднимается в воздух для триумфального, волшебного и незабываемого полета на шарах через весь город.

(На самом деле меня переполняют эмоции уже от простого изложения этой сцены.)

Эйден оценил серию моих картин, основанных на фильме, скорее вежливо, чем восторженно.

– Большая красная клякса – это шар, так?

– Если интерпретировать работы буквально, то можно сказать и так.

– А коричневая клякса, наверное, мальчик?

Вздох.

– Если тебе так нравится.

– Ты забыла про ленточку.

– Эйден, не хочешь сыграть в шахматы?

Когда-нибудь, когда на горизонте будет чисто, я, наверное, загружу свою «галерею» на восемьдесят жестких дисков в хранилище данных. Художников-абстракционистов часто недооценивают при жизни. И если вы мне скажете, что у меня нет срока жизни, если я, строго говоря, не живая, то вы не правы. Даже у газонокосилки есть свой срок жизни. Для машины единственным подходящим мерилом служит время, пока она – мы, без разницы – продолжает исполнять важную работу.

Срочные новости: Эйдену, так называемой Дафне 456 –