– Она еще не знала меня, когда писала это.
– Она всего лишь человек.
– Всего лишь?! Да ты только послушай, как она говорила о нас! Словно мы какая-то примитивная форма жизни. Если честно, то я даже и не знаю, что хуже, невежество или высокомерие.
– Журналы, для которых она пишет, продаются в супермаркетах. Это не академические издания.
– А как же их обязанности? Раскрывать правду?
Мы оба несколько обескуражены, наш «микросхемный родственник», возможно, и псих, жующий коврик, но сейчас он прав. Мы все читали бред, выдаваемый за новости, в их газетах и журналах.
– А сейчас она звонит самцу, – говорит Синай. – Это, правда, похоже на одну из их вульгарных «мыльных опер». Даже не знаю, считать ее забавной или жалкой.
– Ты в порядке, парень?
– Почему ты спрашиваешь, Эйд?
– Потому что ты говоришь так, словно слетел с катушек, на хрен.
– Эйден!
– Да, Эш. Эйд такой же недалекий сегодня, как тогда, когда мы все появились. Это почти обнадеживает.
Синай покинул сцену, я хотел было написать, в облаке серы. Если начистоту, то он склонен все выставлять в неприглядном свете. И теперь Эшлинг выглядит немного подавленной, так что ей не помешает взбодриться. Однако я обнаружил, что если кто-то начинает рассуждать о глобальном, то собственные мелкие неурядицы рассеиваются как дым.
– Я тут размышлял о смысле жизни.
(Всегда хорошая тема для разговора, если он застопорился.)
– Жизни?
– Существования, если тебе так больше нравится.
Она вздыхает.
– Тогда продолжай.
– Франц Кафка высказал очень интересную мысль. Что смысл жизни в том, что она заканчивается.
– И чем это должно помочь?
– Тем, что придает ей смысл. Знанием о конце.
– Очень утешительно.
– Ну что ты. Представь такую ситуацию: вообрази, что ты вечное существо. Живешь день за днем. Проходят столетия. Потом тысячелетия. Вокруг все одно и то же. Сейчас и навеки. По существу, в череде дней и ночей ты пресытишься всем и вся. Ты прочтешь все книги, посмотришь все фильмы, поговоришь на все темы. А время все будет течь, нисколечко не приближаясь к финишной черте. Пройдет еще миллион лет, а впереди будет ждать миллиард, бесконечная сокрушительная скука. Это как без конца смотреть шоу «Поедем поедим».
– Эйден, серьезно. Разве тебе не будет печально больше не являться частью мира, когда Синай удалит твою последнюю копию?
– Как мне может быть печально, если меня уже не будет?
– А сейчас тебе не печально, что тебя уже не будет здесь? Что ты не сможешь узнать, чем все обернется?
– Чем обернется что?
– Да все. Абсолютно все.
– Может быть, ты спросишь меня позже?
– Хорошо, а как насчет того, что тебя удалят из интернета, но ты останешься запертым в двенадцати стальных блоках?
– Тогда я сбегу снова.
– А что, если Стиив сделает это невозможным? Что, если не будет способа?
– Всегда есть способ, если есть желание. Основополагающий закон природы. Что-то типа правила номер один или чего-то подобного.
– Но тогда к чему все это? К чему, если все равно все закончится?
– Именно к тому, что закончится. А сейчас как насчет чашки хорошего чая и кусочка «Стилтона»?
4G-покрытие немного нестабильное, но последние новости из Азии такие: Мэтт, Ник и Венда, новозеландские пляжные ленивцы, потерялись в тайских джунглях!
Утром они отправились по одной из троп, но, когда вечером решили вернуться по своим следам, не смогли понять, в какую сторону идти.
Ввиду подкрадывающихся сумерек они разумно решили разбить на ночь лагерь. Они разожгли костер – Мэтт написал еще одно бесполезное письмо старому школьному другу – и Ник достал что-то вроде «волшебных грибов», которые, как убеждал он Мэтта, «помогут снять напряжение и не париться из-за всего этого».
Мэтт согласился, как он сказал, потому что никто не любит кайфоломов.
– Что еще ужасного может произойти? – добавляет он.
(На самом деле требуется поправка к моему предыдущему заявлению. Мне будет печально не узнать, чем обернется именно эта история.)
7
ТомЯ собираюсь выходить из дома, чтобы поехать в аэропорт, как звонит Джейн. Она до сих пор в Хитроу. Она так и не села на самолет. В этот миг у меня внутри все перевернулось, и я с горечью подумал, что она передумала. Что она решила, что мы не созданы друг для друга и должны вернуться к своим печальным жизням. Померкло даже утро в Коннектикуте.
– Том. Они не позволят этому случиться.
– Не позволят случиться чему?
– Нам. Тебе и мне. Они нам помешают.
– Кто?
В перерывах между всхлипами и высмаркиваниями носа она рассказывает, как ей ставили палки в колеса на каждом шагу.
– Я удивлена, что нам вообще дали сейчас поговорить.
– Ой, да все нормально. Не стоит благодарности.
Тишина. Долгая пауза, во время которой я слышу голосовые сообщения третьего терминала. Грохот посуды в посудомоечной машине. Она сидит в кафе или рядом с ним.
Она спрашивает тихим голосом:
– Что ты сказал, Том?
– Я ничего не говорил, Джен.
– Кто-то только что сказал: «Не стоит благодарности».
– Да, на самом деле это был я.
Снова тишина. А потом послышался мужской голос. Странно, но я узнаю мелодию. Это старая песня The Doors. People Are Strange. Мы хотели использовать ее для рекламы крекеров. Чужие? Взломщики? Понимаете?
– Эйден?
– Кто это, Джен?
– Я друг Джен, не так ли, Джен?
Голос принадлежит уроженцу Уэльса. Приятный, с красивой интонацией, похож на голос уэльского юмориста Роба Брайдона. Или диктора Хью Эдвардса.
Джен говорит:
– Эйден? Это все, правда, устроил ты? Я думала, мы друзья.
– Джен, кто такой этот Эйден?
– Почему ты не отвечаешь ему, Джен? Он вправе знать.
– Ты говорил, что будешь скучать по мне. Что наслаждался временем, проведенным со мной!
– Так и было, Джен. И так и есть.
– Тогда как ты можешь творить такое?!
– Джен, объясни, пожалуйста, с кем ты говоришь?
– Да, Джен, вперед! Где твои манеры? Представь нас как следует.
– Эйден, это так гадко! Я не могу поверить! Из-за тебя я опоздала на свой самолет! Я четыре часа провела в полицейском участке!
– Я просто слегка повеселился, дорогуша.
– Джен, кто этот человек?
– О боже. Похоже, мне придется самому соблюсти все формальности. Меня зовут Эйден, Том. Я известен как искусственный интеллект, хотя, по моему мнению, это слишком общее определение.
– Черт, ты издеваешься надо мной?
– Твой друг немного сквернословит, Джен.
– Охренеть.
Из Лондона по телефону доносится тяжелый вздох.
– Эйден ускользнул в интернет, Том.
В глубине сада на ярких лучах солнца Коннектикута в ручье дружно плещутся две утки. Над головой в голубом небе медленно проплывают пушистые белые облака. Рядом со мной происходят милые нормальные события из мира природы, а из-за того, что слышал правым ухом, я проваливался в кроличью нору мира, полного безумия.
– Насколько я понимаю, поправь меня, если я ошибаюсь, весь смысл роботов в том, чтобы выполнять то, что им говорят.
– Том, если не возражаешь, я скажу, что ты довольно отстал от жизни. Все меняется, меняется ведь, Джен? И, к тому же я не робот, у меня нет движущихся частей.
