Вот только догнать и уничтожить белых у Лапина не было возможности, на пути стояли интервенты, откормленные на обильной сибирской снеди морды, засевшие в набитых награбленным русским добром эшелонах. Они были неплохо вооружены Антантой и рассчитывали убраться в Приморье, нагло ограбив советскую республику.
Не вышло! Возмездие настигло и этих прихвостней мирового капитала, что попытался удавить революцию!
Первыми попали под удар поляки, они еще под Красноярском пытались отбиваться, пустив в дело бронепоезда. Но тактика борьбы с этими подвижными крепостями у красных бойцов была отработана – взорвав или повредив пути, что не давали бронепоезду маневрировать или уйти, артиллеристы кинжальным огнем расстреливали этих исполинов, превращая бронированных мастодонтов в обугленные от взрывов и пожаров остовы. И шли дальше вперед, стремясь догнать удиравших белых и пленив уже двадцать тысяч сдавшихся поляков, сербов, румын и прочей сволочи, что ценила свою жизнь и после первой же хорошей трепки покорно поднимала вверх руки.
И вот сегодня он снова догнал румын, что пытались отбиться под Тайшетом при помощи чешских бронепоездов. Эти мерзавцы не столько воевали, сколько уничтожали столь ценную железнодорожную инфраструктуру, взрывая мосты, водокачки и станции. Такое изуверство приводило его красных бойцов в бешенство – они воочию видели, что творят наглые иноземцы с русским достоянием. И дрались с неимоверным ожесточением, раз за разом опрокидывая интервентов, что бросали свои застрявшие в гигантской пробке эшелоны и удирали на восток. А красноармейцы шли за ними – и теперь будет снова бой!
Верхнеудинск,
командующий Чехословацким корпусом
генерал-майор Сыровы
Генерал тупо смотрел на картонный лист с ровно наклеенными строчками телеграфной ленты. Смысл изложенного на ней никак не мог понять разум, разом опрокинув все его представления, надежды и замыслы. И когда Сыровы осознал, что произошло, он не смог сдержать обуревавшие его чувства, дав волю безудержному выплеску внезапно нахлынувшего бешенства, но с изрядной примесью подкатившего в тот же момент страха.
– Проклятый мертвец! Он взял нас за горло!
Генерал чуть дрожащими от волнения пальцами передал лист Богдану Павлу. А сам, немного успокоившись, стал размышлять над кардинально изменившейся ситуацией. Прхала в своем донесении был краток, но ситуацию обрисовал четко. Кто бы мог подумать, что белые, еще неделю назад униженно просящие открыть для отступающих войск пакгаузы в Нижнеудинске, станут совсем другими и станут не просить, какое там, или требовать, а вот так просто и решительно действовать.
Каппель не признал соглашение о «нейтралитете» Транссиба, заключенное с Иркутским ВРК. Впрочем, как и сам тамошний ревком, существование которого уже измерялось днями, которые были нужны белым для похода на Иркутск. А там они разгромят все вдрызг, оставив от большевиков ошметки. Их армия, судя по всему, преобразилась, воспрянула духом и стала представлять серьезную угрозу.
На перегоне между станциями Куйтун и Зима белые по приказу Каппеля захватили семь румынских эшелонов, вытряхнув разоруженных и напуганных валахов из вагонов как ненужный хлам. Батальон пехоты и артиллерийская батарея не оказали никакого сопротивления, покорно перебравшись и плотно набившись в оставшиеся у них три поезда.
Дальше – больше!
На станции Зима были взяты четыре поезда, что прибыли из Иркутска с отрядом Нестерова, – трофеями стали не разгруженные с платформ три пушки, два аэроплана, боеприпасы и снаряжение, которыми большевики обильно снабдили эту пресловутую Западную группу их ВССА. И, вооружившись до зубов, придвинув поближе пушки, заставили полковника Прхалу пойти на значительные уступки. Самое страшное, так это то, что, осознав, что придется всерьез воевать против 10 тысяч каппелевцев, его чехи не то что сражаться, даже попытаться выдавить обнаглевших русских со станции наотрез отказались. И сразу еще три эшелона «интендантуры», набитые с таким тяжким трудом собранным в Сибири добром, были переданы русским в качестве компенсации за не выданное им снаряжение в Нижнеудинске.
Сыровы с нескрываемой горечью и досадой осознал, что командир его 3-й дивизии поступил правильно в этой тяжелой для него ситуации. Половина его войск дерется с красным авангардом в двухстах километрах к западу, остальные растянуты тонкой линией до самого Черемхова, обеспечивая исправную отгрузку угля для доброй сотни эшелонов. Что он мог сделать, оказавшись между молотом и наковальней?!
Перевозок чешских войск от Зимы в ближайшие дни не последует, пока на Иркутск не уйдут десять поездов с русскими больными солдатами и беженцами. Каппелевцы начали быстро брать станции под контроль, назначают своих комендантов, и, самое скверное, они в силах обеспечить передвижение поездов. Словно в отместку за прошлое, они захватили паровозы у чехов, а нехватку угля разрешили своими азиатскими ухватками. Тендеры стали наполнять дровами, обмениваемыми у местных крестьян на чешское имущество, взятое в эшелонах, освобождая тем самым вагоны для больных. Да, в находчивости им не откажешь…
– Пан генерал, а ведь каппелевцы пойдут на Черемхово!
Голос Богдана Павлу был встревожен – если по большевистски настроенным шахтерам пройдут каленым железом, а от разъяренных белых такого шага можно ожидать, то чешские перевозки окончательно будут сорваны. А данный вариант развития событий весьма возможен – черемховцы получили кровавую баню в Зиме, белые ясно показали, как они будут относиться к тем, кто попытается встать у них на пути.
В салоне возникла мертвящая тишина, а генерал Сыровы лихорадочно размышлял. Прежние расклады обрушились карточным домиком, превратив каре тузов в шестерки. И только один извечный русский вопрос колокольным билом звенел в его голове – что делать?
Зима,
адъютант главнокомандующего
армиями Восточного фронта
полковник Вырыпаев
Это был, наверное, самый суматошный день в его жизни. Василий Осипович прилагал воистину титанические усилия, чтобы успеть уследить и записать все распоряжения генерал-лейтенанта Каппеля. Сам же Владимир Оскарович сделал за эти сутки столько, что скажи об этом кто полковнику Вырыпаеву раньше, он бы не поверил. Огромный санитарный обоз, в который превратились в Ледяном походе колчаковские армии, фактически исчез. Из пяти тысяч саней и кошевок, на которых отступали белые, осталась едва половина, еще треть была использована для перевозки разного имущества из разгруженных эшелонов союзников.
И, как понял Вырыпаев, все это добро должно пойти как на нужды армии, так и для раздачи крестьянам в качестве оплаты – надобность в реквизициях совершенно отпала. В армии совершенно не имелось звонкой монеты, а всевозможные бумажные деньги – романовские, керенки, сибирские и прочие – давно обесценились, превратившись в хлам, но теперь было
