Плевать Дэниел хотел на все мои просьбы. Опекун невесты, граф Селти устраивает им пышную свадьбу, на которую собирается полстолицы и на которую меня очень красноречиво не приглашают.
Впрочем, когда это меня останавливало?
Я являюсь в главный столичный храм вместе с отрядом гвардейцев. Священник в середине обряда теряет голос, граф Селти громко интересуется в наступившей тишине: «Ваше Величество, как вы смеете?». Я хватаю за руки белую, как её платье, невесту, толкаю к опекуну и рычу: «Даже думать про этот брак забудь, замуж за первого встречного пойдёшь!»
— Дорогая, — смеётся Дэниел у меня за спиной. — Первым встречным обязательно буду я, не волнуйся.
Я размахиваюсь и бью его по щекам.
— Как ты посмел! Я же просила!..
— Ну так не приказывала, — Дэниел ловит мои руки, пытается целовать. — Откуда мне знать, может, это очередная игра?
И на всё это смотрит сотня лордов и леди, пришедших на свадьбу.
— Вон! — я срываюсь на крик, — вон пошли! Прочь! Оставьте нас!
Мои гвардейцы бросаются к гостям, в дверях кто-то вопит, образуется давка. Граф Селти, унося повисшую на его руке без сознания невесту, объявляет, что так просто мне это с рук не сойдёт. Я мысленно делаю заметку: проверить уважаемого графа — если раньше в заговорах не состоял, то теперь точно хоть в один запишется.
Наконец двери храма закрываются, и наступает абсолютная звенящая тишина.
Я поворачиваюсь к несостоявшемуся жениху.
— Ну знаешь, Дэниел… Ты мог выбрать кого угодно, но не сестру мятежника. И знаешь, с меня хватит!
В следующее мгновение меня прижимают к алтарю — больно, твёрдый мраморный край впивается в поясницу — и целуют, грубо, жестоко, до крови.
— Знаешь, госпожа, с меня тоже, — низким хриплым голосом говорит Дэниел, когда прекращает терзать мои губы. — Хватит этих непонятных игр. Давай по старинке: ты говоришь, как ты хочешь, сидя, стоя, я сверху или ты — и я это делаю.
— Дэни, мы в храме, — я слизываю кровь с губ.
— Ты в храме со шлюхой, — он больно кусает мою шею, — куда уж ниже падать, а, госпожа?
— Мне надоело, — дыхание срывается, пока он раздевает меня (точнее, срывает с меня платье), — объяснять, что ты… Дэни… свободен… И ты… лорд… Я выкупила тебя из борделя…
— Чтобы я теперь вечно принадлежал тебе.
Я ловлю его руки, сжимаю запястья. Смотрю в сверкающие гневом синие глаза.
— Ну уж, милый. Я не собираюсь умирать, чтобы убедить тебя, что ты свободен. Поэтому я лучше…
Что «лучше», я придумать не успеваю. Дэниел толкает меня на алтарь и грубо раздвигает ноги. Я нахожу среди складок брошенной рядом юбки кинжал-шпильку. Стискиваю в кулаке рукоять.
И разжимаю пальцы.
В конце концов, ну храм, ну шлюха. Я, он — плевать. В этом храме меня недавно чуть не убили. Плевать на приличия. Плевать на мораль. На всё плевать.
Я обнимаю Дэниела за шею и шепчу:
— Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю…
Он молчит, в его глазах злость.
Зато искренняя.
После я лежу, расслабленная, обессиленная, а Дэниел поправляет одежду. Свою и зачем-то — мою.
Я устало смотрю на него из-под ресниц — Дэниел огревает меня яростным взглядом и зовёт священника.
Приподнимаюсь на алтаре. На старика-священника жалко смотреть, цепляющийся за его стихарь мальчишка-хорист обалдело таращится на нас. Священник, опомнившись, закрывают мальчику рукой глаза, а Дэниел подхватывает меня, полуголую, с алтаря и объявляет:
— Мы женимся, святой отец. Благословите нас.
Я должна возразить, прекратить это сумасшествие, позвать стражу, потребовать плащ, чтобы прикрыться…
Вместо этого я зачем-то спрашиваю:
— Милый, а ты будешь звать меня после свадьбы по имени?
— Конечно, любимая, — выплёвывает Дэни.
Улыбаюсь.
— Святой отец, ну что вы там копаетесь? Ваша королева очень хочет замуж…
— …за шлюху, — мстительно вставляет Дэниел.
— Милый, я зашью тебе рот после свадьбы…
— Ваше Величество, — не выдерживает священник, — здесь же дети!..
Мы с Дэниелом смеёмся в унисон — и никак не можем остановиться, даже чтобы сказать «да» на вопрос старающегося быть серьёзным священника.
— Как дёшево ты продала себя сегодня, — усмехается Дэниел уже во дворце в моей — нашей — спальне.
— Любимый, — я закрываю ему рот губами, — для меня ты бесценен.
Потом смотрю в его изумлённо распахнутые глаза, целую его пальцы и чувствую себя полностью, абсолютно счастливой.
Есть в жизни вещи, которые не продаются — просто потому что для одних они не стоят совершенно ничего, а для других слишком дороги.
— Дэниел, я люблю тебя. А ты когда-нибудь сможешь меня полюбить?
— Тебе ответить честно, Елена, или так, чтобы тебе понравилось?
— Конечно, честно.
— Когда-нибудь.
Я целую его грудь и улыбаюсь. Когда-нибудь. Сначала ему нужно научиться мне доверять. Я сделаю для этого всё. Я этого хочу, а я получаю то, что хочу.
— Спасибо, любимый.
Один лишь танец
Волшебница не должна танцевать с обычным человеком. Волшебница не должна привязываться к человеку. Даже если он аристократ, красив, хорошо образован и интересен. Волшебница и человек просто не могут быть вместе, если только он не её раб. Но кто же в здравом уме влюбится в бессловесную, безжизненную игрушку? Волшебница Мэйрилин пытается расколдовать понравившегося ей человека. Но не получает от него ни благодарности, ни признательности. Только много, очень много проблем.
На него невозможно было не обратить внимание. Одна улыбка чего стоила — сияла как солнце. А был ещё и взгляд — такой нежный и добрый, что Мейри, только увидев, немедленно захотела, чтобы так он смотрел только на неё.
Желание оформилось в мысль, и Мэйри закрыла глаза — пусть наваждение скроется. Не пристало ей, волшебнице, пялиться на обычного человека. Хотя какие у него взгляд и улыбка — это просто неприлично. Хорошо, что рядом нет никого из Высокого общества — волшебники редко посещали человеческие заведения, даже такие роскошные и дорогие, как этот ресторан. Но Мэйри хотелось экзотики, и, чёрт возьми, она не любила себе отказывать. Однако человеческий юноша всё-таки выходил за рамки. Может, бросить всё и отправиться в лес — всего-то около получаса езды верхом. В полых холмах Светлый Народец наверняка сейчас веселится на очередной пирушке. И обходительные рыцари-фэйри куда более подходящая компания для леди-чародейки.
— Госпожа желает, чтобы подали десерт? — негромко спросил подошедший официант, и Мэйри открыла глаза. Взгляд снова уткнулся в третий столик у окна — компания из четырёх человек, все мужчины, похоже, что-то празднуют.
— Госпожа?
— Нет, — отмахнулась Мэйри, — благодарю. Принесите лучше ещё вина. Розового. Искристого.
— Да, госпожа, — официант исчез, и Мэйри тут же о нём забыла, разглядывая непослушные кудрявые волосы юноши за третьим столиком — тёмно-русые, почти каштановые, но с золотым отблеском. И смешливые морщинки в уголках глаз. А как он поправляет мешающую ему чёлку — точно щёлкает себя по носу. Решительно на этого человека невозможно было смотреть, не улыбаясь.
