Потом мы летели обратно, королева набрала во флягу воду из того вонючего источника. И снова была рогатая лошадь.
Я спросил, можем ли мы ещё остаться. Знаю, что это для рапортов плохо, но не хотелось уезжать. Королева покачала головой. Объяснила, что нас канцлер хватится, когда Саймон ему очередную кипу подписанных бумаг не принесёт. Да и бал скоро.
Я чувствовал, что во дворце она снова замкнётся, закроется — может, ещё сильнее, чем прежде. И я эту жемчужину из устрицы не выковыряю. Так и получилось.
Я не знаю, Элиас, что на меня нашло. Ну живёт себе кукла, с рождения, похоже, окружённая людьми-манекенами, шпионами, как я, и сволочами-садистами, как канцлер. И нормальной становится только с драконами — существами, может, и высшего порядка, волшебными, но не людьми. Живёт в книжках. Знаешь, Элиас, заговоришь тут с креслом.
День прошёл (мы утром прилетели), я и слова от неё не услышал. Только нет-нет, но ловлю себя на том, что смотрю на неё чаще, чем когда считал просто красивой куклой. И взгляд у меня, наверное, другой. Но королева сидит за книгой, как за щитом, и не шевелится. Настоящий, образцовый манекен.
Элиас, скажи, что мне… (замазано)
Девчонки не должны страдать. Даже королевы. Даже маги.
Ну вот, опять кляксу поставил. Пойду-ка я спать.
Или стихи дурацкие напишу.
Я закрываю глаза, и вижу, как лечу… мы летим. Мои пальцы в её, её глаза сияют, она смеётся… Всё, хватит. Спать.
Твой,
Р.
* * *31(?) — й день Близнецов, 587 год династии Декус-белли,
Королевство Кармина
Элиас,
твоя печатка закопана под буком, тем, у которого в прошлом году ствол расщепило. Прямо у корня, где ты в шутку повеситься по пьяни пытался.
А ещё это я сказал графине Р., что ты храпишь. И таракана в пироге, когда вы у нас последний раз гостили, запёк тоже я. Думал, ты съешь — а он Его Величеству попался. Я на тебя свалил. Прости. И за Кармину… В общем, у меня завещание в сейфе, ты знаешь, где. Доверенность на тебя. Седьмую часть того, что я тебе оставил, отдай Альвину. Фиговая у него работёнка. А тут ещё я с травкой… Хотел же героем стать, чтобы отец заметил, чтобы понял… Дурак я, и правда не думаю.
И ещё, Элиас, пожалуйста, обещай, что если когда-нибудь дойдёт до войны с Карминой, и ты будешь сидеть на троне — не трогай эту коронованную дуру с золотыми косами и тараканами в голове. Пожалуйста, Элиас, ради меня. Она дурочка, она девочка, она кукла, она только свои книжки знает. Не её вина всё, что здесь происходит. Обещай мне, слышишь?
В общем, ты понял, да? Я попался. Рапорт, не знаю, дойдёт ли, но письмо должно. У меня есть ещё время, и мне совсем не хочется провести его, как слюнтяй-философ, в размышлениях о жизни. А письма тебе… успокаивают.
А я ведь даже стал забывать твоё лицо… Или его из меня вытащили?
Ладно, по порядку… Да, мать его, к чёрту этот порядок! Я как лопух, как щенок малолетний, Элиас, ну честное слово! Там же девчонка была, малышка совсем, скулила, а я… как последний дурак…
В общем, не знаю, что папаша Алена, консорта, натворил, но чем-то он канцлера обидел, пока с королевой на драконах летали. Может, мнить о себе много стал — пузан этакий. Я ж видел, стоит, типа платочком глаза вытирает, а сам и рад, что не он на помосте… Так вот, не угодил — и всех его детей за исключением, конечно, Алена, пустили в расход. Точнее, приговорили к публичной казни. Четвертованию, колесованию, ещё там какие-то прибамбасы были — неслабо канцлер развлечься решил. Да и зверьков зарвавшихся приструнить — тоже дело. А дети — что? Ещё нарожают, они ж как кролики. Это канцлер так королеве сказал. И она не возразила, ничего — только лицо окаменело. Ну да, дело-то решёное — они даже подписи у королевы, кажется, не попросили.
Ален ей в ноги бросался, снова. Рыдал, край платья целовал, молил, обещал что-то. Саймон отпаивал его успокоительным. Потом королева и консорт стояли рядышком на балконе у того помоста и смотрели. Оба с каменными лицами. Со стеклянными взглядами. Оба — куклы, манекены. У Алена на щеке кровь засыхала — брызги с помоста. Палач плохо старался… Или наоборот, очень старался?
После старших двух братьев тошнило, наверное, даже самых зрелищеустойчивых из зрителей — но не магов. Канцлер прямо-таки болезненно наслаждался, рыдающую маменьку Алена по голове поглаживал, а рука нет-нет и на грудь спускалась. Чокнутый.
Когда дело дошло до сестры — девчонка, Элиас, десяти лет, вылитый Ален, я и не выдержал. У меня в ушах звенело, руки свинцом налились, но девчонку я сгрёб, у кого-то из гвардейцев меч вытащил. И, кажется, орал королеве: пусть прекратит это сейчас же.
А они, Элиас, ха, решили, я горло девчонке перерезать хотел. Типа чистая смерть. Канцлер решил — он мне так и сказал. Умора…
— Ваша зверушка распоясалась, — заметил канцлер королеве, когда меня скрутили. — Не пора ли от неё избавиться?
Королева только плечами пожала и промолчала.
Когда меня уносили, обездвиженного, но в сознании, сестру Алена как раз вешали на дыбу. Она кричала — единственный звук в словно громом поражённой площади, полной манекенов и заведённых на боль садистов.
Элиас, когда-нибудь, если видящие пробьют их защиту, выжги здесь всё, в щепки разнеси, уничтожь. Они же гниют, они разлагаются…
А в сизом небе над ними радугой парят драконы…
В темнице я просидел точно не долго, да и темницей это назвать сложно — так, тюрьма, окошко под потолком. И скучно, как у королевы в гостиной.
Потом имел содержательный разговор с канцлером. Он провёл мне экскурсию по местным пыточным (целый подвал — хорошо маги гуляют) и пообещал весь
