Беседовали мы часа три, судя по ощущениям, я почти добрался в своих воспоминаниях до графини Р. и посвятил господина канцлера во все тонкости окульского театра. А также борделей, вина и нелегальных развлечений. Борделями канцлер заинтересовался — слушал очень живо, комментировал. Мы даже обсудили преимущества синтских шлюх по сравнению с юноастскими. Да он ценитель, Элиас! А если честно, ничего такой мужик, только чокнутый. Его на боль ведёт, как бешеную псину. А вообще — о внешней политике рассуждает так, что заслушаешься.
В конце беседы он потрепал меня по щеке, сказал, что узнал во мне себя в юности, поделился, что ему меня даже жаль, поэтому от пыток он, наверно, откажется. И с видом знатока добавил, что на дыбе я бы всё равно плохо смотрелся. И так у меня есть час, чтобы морально приготовиться (читай: подумать о вечном), дабы стать образцовой куклой для Его Сиятельства. Ну я и пообещал готовиться — что мне оставалось?
Готовлюсь вот. Меня не обыскивали, Элиас — да и то, амулет, которым я для отправки почты пользуюсь, местный, чуть-чуть окульским видоизменённый. Я, правда, до сих пор не знаю, работает ли он, ведь ответы получать не могу. Но мне хочется верить, что мои письма читаешь ты, а не какой-нибудь маг. И «кнопку»-амулет для рапортов маги вроде не вскрыли. А ещё перо с бумагой, которые у меня всегда при себе, не отобрали — не обыскивали же. Так что я допишу, Элиас, и воспользуюсь пером — оно металлическое, конец острый, шею проткнуть в нужном месте хватит.
Не буду я куклой. В Кармине их и так довольно.
И вообще, твоему глупому, ничему не учащемуся компаньону хочется верить, что что-то в этой жизни может изменить и один человек, даже если все остальные против. Вот я могу обломать кайф канцлеру.
Всё, Элиас, пора прощаться, а то опоздаю. Весело же — на собственную смерть опоздаю. Кармина — страна шутников.
Я люблю тебя, Элиас, мой принц.
И мне правда жаль.
Твой,
Р.
Часть вторая
В стеклянных, широко открытых глазах отражалась стилизованная под утёс стена: мастерски наведённая иллюзия отображала мельчайшие детали вроде морских брызг на камне. Казалось, если подойти, то непременно увидишь и яростное, пенящееся море, и зубья камней внизу.
Канцлер Кармины казался на этом фоне стервятником, в которого давно уже превратился старый, одряхлевший дракон.
— Взгляни, Лия. Правда, он стал ещё лучше? Правда, он великолепен? — в голосе мага слышалась ничем не прикрытая гордость — за хорошо проделанную работу, без сомнения.
— Правда, дядя, — королева как раз стояла у стены — на краю иллюзии и на краю утёса. Но волн не видела — только стервятником нависшего над глупым жизнерадостным окульским мальчиком канцлера.
— Впрочем, он и раньше был неплох, — добавила она.
Канцлер обернулся, но глаза волшебницы не выражали ничего: ни сожаления, ни гнева, ни скуки. Они почти напоминали глаза новой игрушки канцлера.
Это «почти» мага и тревожило.
— Ты не злишься, что я взял твоего человека без разрешения?
Королева слабо улыбнулась в ответ одними губами.
— Ну что вы, дядя, это же вы его подарили.
— Забирать подарки — дурной тон, — покачал головой канцлер. — Я подберу тебе кого-нибудь вместо мальчишки.
— Лучше отдайте его обратно, — в голосе волшебницы впервые послышались эмоции: усталость.
Канцлер удивлённо изогнул брови.
— Мне казалось, милая, ты не любишь людей, — он кивнул на безучастного юношу, — такими.
— Он был довольно надоедлив раньше, — пожала плечами королева. — Хочу поиграть с ним, когда он спокоен. Думаю, это будет приятная перемена.
Канцлер усмехнулся: это он понимал.
— Тебе стоило приструнить его самой, Лия. Недопустимо для королевы…
— …тратить время на такую безделицу, — волшебница зевнула, аккуратно прикрыв рот ладошкой. — Доставьте его в мой дворец, дядя, буду вам очень признательна. И, если вы не возражаете… все эти ваши казни… Утомляют.
— Конечно, — кивнул канцлер, повернувшись к юноше, — милая, конечно… Отдохни. С твоей сенсорикой…
В глазах юноши отразилась тень, закрывшая собой и утёс, и выходящую из комнаты королеву.
— Хотел сбежать от меня, мальчик? — выдохнул волшебник, поглаживая юношу по щеке. — Глупыш… Ты бесполезен как информатор, но в другом качестве, уверен, будешь великолепен. Лия малодушна, она не будет играть с тобой правильно. А вот потом, когда ты снова попадёшь ко мне… Лучшее удовольствие — то, которого приходится ждать, не так ли, мой хороший?
Стеклянные глаза юноши молчали.
* * *— Саймон, ты знаешь, что некоторые люди — я имею в виду вне Кармины — коллекционируют бабочек?
Волшебник встрепенулся, с трудом отвёл взгляд от кресла, где сидела новая кукла королевы.
— Я коллекционирую заклинания.
— Да, я знаю, — королева аккуратно отрезала кусочек пирога, наколола на десертную вилочку. — Просто интересно: они берут красивую бабочку, пришпиливают её и оставляют умирать? Так?
Волшебник кинул в сторону застывшего в кресле окульца ещё один взгляд.
— Вы собираетесь коллекционировать бабочек?
— Да я сама как бабочка, — весело отозвалась королева. — Только крыльями машу дольше. Но забавно: люди, маги… никакой ведь разницы. Совсем.
— Ваш дядя, если узнает, не будет рад подобным словам, — заметил Саймон, снова украдкой взглянув на окульца. — Что вы с ним сделаете?
— С дядей? Уточню, кто донёс — и в коллекции у моего бывшего опекуна прибавится кукол.
Волшебник повернулся к королеве, сжимая в кулаки холёные, ловкие, как у врача или музыканта пальцы.
— Вы меня прекрасно понимаете.
Королева опустила вилочку, со вздохом откинулась в кресле. В отличие от волшебника, на окульца она не смотрела.
— Понимаю, — отозвалась она. — Очень хорошо понимаю. Ты боишься, что когда-нибудь окажешься на его месте.
Мгновение волшебники молча смотрели друг на друга, потом Саймон выдавил:
— Лучше умру.
— Он
