– Шаллан! Ты же Сияющая. Ты не должна оправдывать такое!
– Я не знаю, что должна. Только уверена, что мир стал лучше после смерти Тороля Садеаса.
– Отцу бы не понравилось.
– Твой отец – великий человек, которому, возможно, лучше не знать всего. Ради его же блага.
Адолин снова вздохнул. Ее голова была прижата к его груди, воздух входил и выходил из легких, и его голос звучал иначе. Более гулко.
– Да… да, возможно, – пробормотал он. – В любом случае думаю, что знаю, каково это – чувствовать, что ты врешь всему миру. Когда ты разберешься, что делать, скажешь мне?
Она прижалась к нему, слушая его сердцебиение, его дыхание. Шаллан чувствовала тепло Адолина.
– Ты так и не сказал, – прошептала она, – кого предпочитаешь.
– Это же очевидно. Я предпочитаю настоящую тебя.
– Но какая она?
– Та, с кем я сейчас разговариваю. Шаллан, тебе не нужно прятаться, не нужно подавлять свою суть. Может быть, ваза и треснула, но это означает, что лишь так она может показать, что внутри. И мне лично нравится то, что внутри.
Так тепло. Уютно. И поразительно незнакомо. Что это за умиротворение? Как называется это место, где нет страха?
Шум сверху все испортил. Отпрянув, она посмотрела в сторону верхней палубы:
– Да что же там устроил мостовичок?
– Сэр! Сэр! Нет, – убеждала морячка, туманный спрен, на ломаном алетийском. – Пожалуйста, нет!
Каладин проигнорировал ее, глядя в подзорную трубу, которую снял с цепи неподалеку. Он стоял на задней части высокой палубы, обыскивая небо. Тот Сплавленный следил за тем, как они покидали Селебрант. Враги найдут их в конце концов.
«Далинар в одиночестве. Окруженный девятью тенями…»
Каладин наконец-то вручил подзорную трубу встревоженной морячке. Подошел капитан корабля в мундире, в котором человеку, наверное, было бы неудобно, и взмахом руки велел спрену удалиться, что она и поспешила сделать.
– Я бы предпочел, – заявил капитан Нотум, – чтобы ты прекратил расстраивать мою команду.
– А я бы предпочел, чтобы вы отпустили Сил, – огрызнулся Каладин, через узы чувствуя ее беспокойство. – Как я уже сказал, Буреотец смирился с ее поведением. Она не совершила никакого преступления.
Спрен сцепил руки за спиной. Из всех, с кем им довелось повстречаться на этой стороне, спрены чести наиболее очевидно переняли человеческие манеры.
– Я мог бы снова запереть тебя, – пригрозил капитан. – Или даже бросить за борт.
– Да ладно? И что после этого будет с Сил? Она поведала мне, что потеря Сияющего очень плохо действует на спрена, с которым их связывают узы.
– Верно. Однако она оправится, и в целом это может быть к лучшему. Твои отношения с Древней дочерью… неприемлемы.
– Мы же не любовники.
– Хуже – ведь Узы Нахеля куда интимнее любых отношений. Духовная связь. Это не то, чем можно заниматься легкомысленно и без присмотра. Кроме того, Древняя дочь слишком молода.
– Молода? – переспросил Каладин. – Не ты ли только что назвал ее «древней»?
– Человеку трудно объяснить.
– А ты попробуй.
Капитан вздохнул:
– Наш народ был создан самим Честью тысячи лет назад. Вы именуете его Всемогущим, и… боюсь, он мертв.
– Логично, ведь это единственное оправдание, которое я могу принять.
– Человек, что за легкомыслие? Твой бог мертв!
– Он не мой бог. Но пожалуйста, продолжай.
– Что ж… – Нотум нахмурился; очевидно, он думал, что Каладину будет сложнее смириться с самой мыслью о том, что Честь мертв. – За некоторое время до смерти Честь перестал создавать новых спренов. Мы не знаем почему, но он попросил, чтобы Буреотец делал это за него.
– Ему потребовался наследник. Я слышал, что Буреотец в каком-то смысле образ Всемогущего.
– Скорее, слабая тень, – уточнил Нотум. – Ты… действительно это понимаешь?
– Понимаю? Нет. Но стараюсь следить за мыслью.
– Буреотец создал лишь горстку детей. Все они, за исключением Сильфрены, были уничтожены во время Отступничества и стали мертвоглазыми. Эта потеря тяжело ранила Буреотца, который на протяжении веков больше никого не создал. Когда же решился воссоздать спренов чести, то сотворил лишь десятерых. Среди них была моя прабабка; она создала моего деда, а тот – моего отца, а уже он – меня. Древняя дочь была вновь обнаружена лишь недавно, даже по вашим меркам. Спящей. Итак, в ответ на твой вопрос: да, Сильфрена и старая и молодая одновременно. Старая по форме, но молодая по уму. Она не готова иметь дело с людьми и уж точно не готова к узам. Я бы и сам не доверился чему-то такому.
– Думаешь, что мы слишком переменчивы, не так ли? Что мы не можем соблюсти свои клятвы?
– Я не высший спрен. – Капитан сплюнул. – И вижу, что разнообразие человечества дает вам силу. Ваша способность менять свое мнение, идти против того, во что вы когда-то верили, может оказаться большим преимуществом. Но без Чести узы с вами опасны. Никто не сможет в достаточной степени сдержать вашу силу – и вы способны устроить катастрофу.
– Как?
Нотум покачал головой, затем посмотрел в сторону, куда-то вдаль:
– Я не могу ответить. В любом случае тебе не следовало связывать себя узами с Сильфреной. Она слишком драгоценна для Буреотца.
– Как бы там ни было, ты опоздал примерно на полгода, – отрезал Каладин. – Так что лучше смирись.
– Нет, еще не поздно. Твоя смерть освободит ее, хоть и будет болезненна. Есть и другие способы, – по крайней мере, пока не прозвучал Пятый Идеал.
– Не могу себе представить, что ты готов из-за этого убить человека. Скажи мне правду, Нотум, в этом есть честь?
Спрен отвернулся, словно стыдясь.
– Ты же знаешь, что Сил нельзя держать в неволе, – тихо проговорил Каладин. – Ты тоже спрен чести и должен понимать, что она чувствует.
Капитан промолчал.
В конце концов Каладин стиснул зубы и отошел в сторону. Капитан не потребовал, чтобы он спустился, так что Кэл занял место в передней части верхней палубы, свесившись над носом корабля.
Держась одной рукой за флагшток, Каладин уперся ботинком в низкий борт и окинул взглядом море бусин. Сегодня он был в мундире, который сумел постирать предыдущей ночью. На борту «Пути Чести» людей разместили со всеми удобствами. Даже поставили устройство, которое производило много воды. Его – а может, и весь корабль, – скорее всего, сделали много веков
