От мысли о том, что я никак не могу помешать этому ублюдку, внутри что-то оборвалось, и все эмоции просто исчезли. Абсолютно все. Ни слез, ни истерик. Руки безвольно упали, а я замерла, широко раскрытыми глазами глядя в потолок, признавая поражение и мечтая только о смерти.
Это состояние до такой степени завладело сознанием, что я не сразу заметила изменения. Только что Морозов лежал сверху, покусывая грудь, бюстик с которой успел сорвать, и вдруг стало легко и свободно дышать. Исчезла давящая тяжесть.
Но пришла я в себя не от этого.
Звук выстрела, потом еще один, и я села в кровати, прижимая руки к груди, лихорадочно оглядываясь, пытаясь понять причину происходящего.
В дверях, оскалив клыки, стояла огромная черная пантера.
— Сдохни, тварь! — проорал Морозов, пытаясь одновременно прицелиться и удержать спадающие штаны.
Получалось у него не очень хорошо, или дело в том, что Ник был очень ловкий. Потому что новый выстрел тоже не достиг своей цели. Черная пантера ловко отклонилась в сторону, еще сильнее оскалилась.
— Я король! Я власть! Ты должен сдохнуть! Живучая тварь! — брызгая слюной, прокричал Морозов.
Я, закусив губу, старалась не мешать своим криком. Не стоило сейчас отвлекать Ника. Совсем не стоило. Мне только и оставалось что сидеть в кровати, сжимать кулаки и молчать, мысленно взывая к Богу.
Следующая пуля пролетела над головой зверя, он резко пригнулся, злобно рыкнул, не сводя яростного взгляда со своей жертвы.
— Сука! — рявкнул Морозов, вновь нажимая на курок.
Осечка…
Этого хватило, чтобы Н’Ери прыгнул на него, повалил на пол и лег сверху.
«Победа!» — пронеслось в голове.
Я уже собиралась встать с кровати, когда услышала хриплый булькающий вопль, который вдруг резко погас. На смену ему пришли хруст ломающихся костей и довольное урчание зверя.
«Нет. Не может быть!»
Я привстала на колени, пытаясь разглядеть, что происходит на полу. И в эту самую минуту зверь поднял морду, впился в меня внимательным взглядом. Ярко-красные ручейки крови сползали по усам вниз. Я не могла разглядеть лица Морозова, но отчетливо представляла, что с ним стало.
Тошнота подкатила к горлу, перед глазами закружилось, и я в очередной раз потеряла сознание.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Это не была больница. Скорее, специализированный оздоровительный санаторий в пригороде столицы. С чистыми просторными палатами, правильным и вкусным питанием и огромными железными воротами, выйти из которых мне не давали вот уже трое суток. С того самого момента, как, задыхаясь от крика, я вынырнула из кошмара и впервые осмотрела место своего заключения. Пардон, лечения.
Специализированное место отдыха и реабилитации для лиц, подвергшихся насилию. Заведение, доступное только очень обеспеченным людям, которые пытаются жить дальше.
Мама сказала, что за все платят Н’Ери и обсуждению это не подлежит. Я не собиралась спорить, мне надо было увидеть Ника, посмотреть ему в глаза, спросить обо всем.
Но сложно разговаривать с тем, кто сейчас находится в тюрьме по целому десятку обвинений. Это то немногое, что мне удалось выяснить у мамы. Все остальное было покрыто мраком.
— Ты должна отдыхать, набираться сил и по возможности забыть о произошедшем. По крайней мере, пока не выздоровеешь окончательно.
Не получалось.
Сложно забыть, когда каждую ночь во сне слышишь хрип захлебывающегося от крови Морозова и просыпаешься от собственного крика.
Еще этот психолог. Невысокая полная женщина с безмятежным выражением лица и ласковой улыбкой. Моя личная подушка для слез. По крайней мере, именно так Галина Горох себя охарактеризовала. Правда, за эти дни я ни разу не плакала у нее на плече, и в разговорах мы не слишком далеко продвинулись.
Я хотела все забыть, а не анализировать и обсуждать.
Да, я знала, что в произошедшем нет моей вины. Что изменить ничего нельзя и надо жить дальше, ведь самого страшного не случилось.
Но в моих мозгах не стоило копаться. И улыбка Горох меня бесила, и манера поведения, и игра в лучшую понимающую подругу.
Ничего она не понимала. Не могла понять.
Сжав пальцами подоконник, я прислонилась лбом к стеклу, почувствовала его прохладу.
Сегодня утром у меня взяли кровь. Обещали зайти и рассказать, как только станут известны результаты. Мне делалось больно от одной мысли о том, что они будут отрицательными.
Второе, что интересовало меня после того, как я очнулась, это вопрос о ребенке.
— Вы беременны? — быстро переспросила врач, стоя надо мной.
— Вика! — Мама потрясенно схватилась за сердце и еще больше побледнела.
— Да… то есть… я не знаю.
— Какой срок?
— Не знаю, три или четыре, — запнувшись, ответила я.
Лицо болело, кожу щипало, я чувствовала отек. Зеркало мне не давали, но, поймав взгляд мамы, поняла, что ничего хорошего не увидела бы.
— Недели? — деловито уточнила доктор, делая пометки в блокноте.
— Дня, — еще тише ответила ей.
Писать она перестала.
— Что?
— Мой жених хищник, вот он и сказал о беременности.
Женщина задумчиво кивнула.
— Понятно. В любом случае я вам сказать пока ничего не могу. Срок слишком маленький, эмбрион еще даже не прикрепился к матке, если вообще прикрепится. Анализ крови на уровень ХГЧ мы с вами сможем сделать лишь через пару дней. И то он будет не совсем достоверным.
— Понимаю.
…И вот сегодня я все узнаю.
— Виктория? — Дверь за моей спиной открылась, и на пороге появилась психолог. — Как ваше самочувствие?
Я медленно повернулась, опираясь бедрами и руками о подоконник.
— Хорошо, спасибо.
— С вами хочет поговорить следователь из полиции. Свое разрешение, как ваша наблюдающая, я дала, но ваша мать возражает, считает, что вы еще слишком слабы и не пришли в себя до конца. В любом случае решение за вами.
— Я хочу с ним поговорить, — уверенно ответила ей.
— Хорошо. Я провожу его, — кивнула женщина и уже собиралась уходить, но неожиданно остановилась и произнесла,
