– Вот видишь, ты сама сказала «у нас», – с улыбкой подметила Сара. – Но вопрос принципиально верный. И я отвечу: у нас паритет. Комитет за всем и вся шпионит. А мы сидим у них на линиях. Получается, тоже шпионим. Но уже поверх их шпионажа. А когда выйдем на поверхность, то положим этому конец. Но чтобы выйти, нам нужно сорганизоваться; а для этого, в свою очередь, нам необходимы собранные ими данные. Во всяком случае, пока не выйдет на мощность наша собственная передаточная сеть. Но на сегодня мы неуклонно теряем к их данным доступ. Ощущение такое, что они меняют свои пункты дислокации – может, потому, что их секретные объекты попадают на глаза людям вроде тебя, и это заставляет их заглубляться куда-нибудь под землю, в бункеры, или, наоборот, уходить вверх, на орбиту. Во всяком случае, наземных линий для привязки у них становится все меньше и меньше. Потому-то нам нужен кто-нибудь на самом верху «Синеко», в месте, которое они именуют Новой Александрией. Чтобы поставить нас в известность, где они хранят свою информацию.
У Сары зажужжал мобильник.
– Вот черт, – заторопилась она, глянув на дисплей. – Всё, мне пора. Лола, и на будущее: при пользовании компьютером, айфоном или что там у тебя еще, обязательно залепливай веб-камеру черной изолентой.
Лейла подняла бровь: дескать, ты серьезно?
Мобильник Сары зазвонил снова; теперь она уже встала.
– Серьезно. Да, и еще: не глядись ни в какие линзы, поняла? Естественные, неестественные. Аналогом проверки зрения Комитет не располагает; сомневаюсь, что они вообще догадываются о принципах действия нумератора. Но мы боимся, что у них есть что-нибудь другое, не менее эффективное. Поэтому просто не гляди прямиком туда, где есть какой-нибудь объектив или глазок. Ar eagla na heagla.
– Айр оггла на хоггла?
– Это на ирландском. «Из страха перед страхом». Типа «на всякий случай». – Сара сейчас выбиралась из бутафорской квартирки. – Дай мне знать, когда твой отец окажется на воле и в безопасности, ладно?
– Ладно. Только как?
Сара на ходу приподняла свою трубку:
– У тебя есть мой номер.
– Разве?
– А разве нет?
Лейла взглянула на Сару пристально и поняла: номер она знает. А поняв это, узнала о Саре еще кое-что. Симпатией к ней она прониклась не зря. Сара была хорошей: доброй, справедливой, юморной. Хотя слегка запальчивой – и быстро теряла терпение с детьми. Все это Лейла сознавала теперь так, будто знала Сару не первый год.
– Если телефон не даст прозвониться, ищи меня через домашнюю страницу «Дневника», – напутствовала Сара, уже удаляясь.
– А что за страница-то? – окликнула Лейла вслед.
Но Сара уже держала у уха трубку и напряженно кого-то слушала, быстрым шагом лавируя через море магазинной мебели.
В пути
– Сколько вообще лететь до Гонконга? – спросил Марк у человека от «Синеко».
– Двенадцать часов, – ответил тот. – В Гонконге вас встретит Пэйтл и обеспечит дальнейшее передвижение.
О-о, значит, и Гонконг еще не конец странствия. Может, «Синеморье» сейчас бороздит просторы Южно-Китайского моря. В самолете надо будет до максимума откинуть спинку кресла и заспать то, что происходило в вип-зале. Как, она сказала, ее зовут? Лола Монтес, как танцовщицу. Имя просто фантастическое.
Воздушный лайнер, к которому они подъехали, казалось, вряд ли мог даже принадлежать кому-то в частном порядке: не по карману. Белоснежный, как лебедь, без единого опознавательного знака, кроме литер на хвосте. «Эйрбас», – определил Марк, всходя по трапу, который плавно выдвинулся из цилиндрического корпуса, как долька из лимона. На середине трапа Марк приостановился и оглянулся на аэропорт со снующими понизу грузовичками, которые отсюда казались игрушечными.
Когда-то в детстве, после того как семью покинул отец и сыновний мир Марка треснул пополам, мама купила ему машинку с дистанционным управлением. Не какую-нибудь там хреновину на проводке, а самую что ни на есть гоночную из магазина моделей – на бензиновом ходу, с надувными резиновыми шинами и всамделишными бамперами. Целый месяц по воскресеньям мама, помнится, брала его, мальчишку, на пустующую парковку торгового центра (там рядом построили новый, а эта пришла в запустение), и уж он там давал гари. Мама только успевала заправлять из бутылочки горючее (изрядная его часть проливалась, и она вполголоса цедила ругательства, которые вслух никогда не произносила, за редкими исключениями). О как они тогда резвились – приятно вспомнить. И как она только догадывалась, что гоночная машинка способна будет принести столько радости? Играли как бы на две команды: у него болельщиками яйца и фруктовые кожурки, у нее – использованные батарейки. На поле мама устраивала полосу препятствий из старых обносков и бесхозных магазинных тележек. Веселья было хоть отбавляй, но вот однажды он примчался домой зареванный и рассказал, что его роскошную гоночную машину умыкнула компания старших ребят из школы; подрезали и смылись. Мать на это проронила всего одну фразу: «Мир несправедлив». И это произнесла она, которая за своего мальчика всегда стояла горой! Марк был потрясен. «Так пойди и сделай его справедливым!» – рявкнул он, в слезливой ярости топнув ногой. А она ответила: «Нет, Марк. Не могу. Он такой, какой есть». Вот так она своего сына и растила: где обласкает, где накричит; но никогда не обещала того, чего не могла обеспечить. И отступала от пустот, которые у него на глазах кидались заполнять другие матери.
Да, может, мир и впрямь несправедлив, но за проступки он иной раз карает. Тем прыщавым мартышкам, что умыкнули у него любимую машинку, сегодня небось за счастье вообще полететь на самолете, пусть хоть сзади, у дверей сортира. Сидят небось, согнувшись над арендованными столами, под вентиляторами, что месят жару в напичканных вредными технологиями частях страны, где высок риск заболевания раком. Марк знал, что мать от его успеха млеет, хотя сама об «Изнанке, явленной наружу» не сказала почти ничего. Вместе с тем все его открытки у нее любовно прикреплены к дверным косякам, а о своем сыне она хвастает в магазинных очередях к кассе; журналы с его фотографиями открыты на той самой странице и уложены где повидней. А когда он приезжает ее навестить, при расставании она произносит одну и ту же фразу: «Сделай так, чтобы я гордилась тобой». Из раза в раз. Вот сейчас бы ее сюда, с ним в этот самолет. Неужто б она не гордилась, не была под впечатлением?
Наверху трапа Марк отдал свой пиджак стюардессе и ступил в салон. Здесь можно было вольготно стоять в полный рост, а впереди тянулся овальный стол орехового дерева, сбоку которого, тоже в орехе, почивали выстроенные по ранжиру коньячные бокалы. Все сиденья были обиты дымчато-коричневой кожей. О, а это что?
