– Ну вот… – Больше Андрюша ничего не сказал.
Стрела, выпущенная справа, пробила ему шею. Он захрипел и рухнул на землю. Конь его встал на дыбы и рванул к казакам.
Фадей заорал:
– В круг! Принимаем бой. Князь в середину.
Но тут стрела слева ударила в кольчугу, пробила ее и вонзилась в сердце.
После этого на оставшихся ратников и князя навалились казаки с дороги и из леса. Все четверо были изрублены мгновенно.
Сотник Кустарь, помня наказ атамана, тут же прошел в дом воеводы.
В гостевой зале его ждали изрядно подвыпивший Отрепьев и вполне трезвый Бучинский.
Григорий мутными глазами посмотрел на сотника.
– Ну что, Аким, исполнил приказ?
– Исполнил, великий князь.
Отрепьев потянулся за чашей, но Бучинский забрал ее.
– Извиняй, Дмитрий Иванович, но хватит.
– Хватит так хватит. Говори, как все было.
Сотник рассказал о недавнем событии и заявил, что всегда готов выполнить любое задание.
– Так уж и любое?
– Да, великий князь.
– Ну, тогда завтра выдвигайся на Москву. Найдешь там подворье князя Харламова. Запомнил? Ивана Дмитриевича Харламова.
– Харламова, запомнил.
– Возьми с собой десяток, больше людей не потребуется. Всем переодеться в простых жителей, собраться у подворья к наступлению сумерек, как стемнеет, зайти внутрь, убить Харламова, его семью и всю челядь. Потом все поджечь и уйти. Покуда Москва волнуется, задание выполнить несложно. Сделаешь, сотник?
– Сделаю, великий князь.
– И баб с детишками не пожалеешь?
– Ты приказал, я исполню.
– Понятно, ты хороший сотник. Пора выдвигать в атаманы. На Днепр таковым и поедешь. О выполнении задания доложишь Яну. Ступай!
Кустарь направился к выходу.
– Аким, погоди, – окликнул его Бучинский.
– Что? – Сотник повернулся к нему.
– Ты ничего не забыл?
– Ах, господи, забыл. Никаких бумаг при князе не было, а деньги вот. Как-то из головы вылетело. – Кустарь полез за пазуху.
Отрепьев махнул рукой и сказал:
– Не надо. Раздай деньги казакам, которые были с тобой.
– Но там много…
– Все, уйди, Кустарь.
– Благодарствую, великий князь. – Сотник поклонился и вышел.
Отрепьев сел за стол, вновь потянулся за чашей.
Бучинский опять хотел воспротивиться, но Григорий рявкнул:
– Это еще что за неповиновение? Против кого идешь, атаман? В сотники или десятники захотел? Я царь, могу прихлопнуть тебя, как надоевшую муху, могу возвысить.
Бучинский отнял руку от чаши, потупился.
– Виноват, великий князь.
Отрепьев наполнил чашу, выпил всю, посмотрел на Бучинского:
– Не обижайся, Ян, это не я злюсь, а вино. Ты должен понять, что я переживаю.
– Я понимаю, Дмитрий Иванович.
– Ну вот, хоть иногда начал величать по имени-отчеству. Помоги мне, Ян, дойти до опочивальни. В сон потянуло.
На следующий день, 3 июня Отрепьев как ни в чем не бывало ожидал делегацию из Москвы. Ближе к полудню Бучинский доложил ему, что казачьи атаманы запросили встречи с ним. В это самое время в Тульский кремль въехало московское посольство.
– Кто прибыл из стольного града? – спросил Григорий.
– Князья Воротынский, Трубецкой, Телятевский, Шереметев, думный дьяк Власьев, дворяне, гости.
– То есть те люди, которые не имеют реальной власти. Пусть ждут. Зови казаков.
Бучинский улыбнулся и заявил:
– Такой милости, великий князь, атаманы не забудут.
– Зови. – Григорий безразлично махнул рукой. – Передай заодно архиепископу Игнатию, дабы был готов привести к присяге московских гостей.
Отрепьев переговорил с атаманами, подтвердил все свои обещания, данные им ранее, пообщался с архиепископом Рязанским и Муромским, который должен был занять патриаршую кафедру вместо Иова. Лишь через два с лишним часа он принял делегацию из Москвы.
Первым делом она вся присягнула на верность новому царю. Это притом что был жив Федор Борисович. Потом Отрепьев выслушал вельмож и повелел им готовить столицу к его торжественному въезду. На том разговор прекратился. Расстроенные князья и дворяне уехали восвояси.
4 июня к Григорию прибыли другие бояре, которые тоже приняли присягу. В тот же день заезжал к нему и английский посол. Григорий обещал ему вольность и неприкосновенность.
А на Москве волнения вспыхнули с новой силой. Арест царской семьи, изоляция патриарха показались недостаточным посланникам Отрепьева. Желая выслужиться, они устроили шабаш с телом царя Бориса Федоровича.
5 июня при большом стечении народа покойного царя из Архангельского собора перенесли в Варсонофьевский монастырь, где захоронили без отпевания как самоубийцу. Оттуда толпа двинулась к подворью Годуновых, требуя суда над Федором и его матерью, вдовствующей царицей Марией Григорьевной. Стрельцы, охранявшие подворье, разогнали толпу.
Бушевал народ и у патриаршего подворья. Князья Мосальский и Голицын помнили приказ Отрепьева, но выжидали более подходящего времени для расправы и над царской семьей, и над патриархом.
Это время настало.
10 июня патриарх Иов добился выезда с подворья и совершал литургию в Успенском соборе. Поначалу все шло спокойно, как всегда, но вдруг в храм ворвалась вооруженная толпа, посланная туда Мосальским и Голицыным. Их люди растолкали прихожан, спихнули патриарха с алтаря, сорвали с него панагию и поволокли на выход. Владыка Иов и в этот момент не переставал взывать к любви, к верности законному царю Федору Борисовичу, называть Отрепьева тем, кем он и был на самом деле.
На патриаршем подворье ему позволили переодеться в одежду чернеца, затем бросили в телегу и отправили в заточение в Старицкий монастырь. После этого толпа ворвалась в дом и разгромила его.
Мосальскому и Голицыну оставалось убить Федора Борисовича и мать его Марию Григорьевну. Здесь толпа была уже не нужна. Напротив, стрельцы перекрыли все ближние улицы.
На подворье Годуновых въехали только князья, подьячий Иван Богданов и трое верных стрельцов. Они ворвались в палаты Федора, где была и его мать. Богданов тут же схватил вдовствующую царицу, бросил ее на пол, навалился и принялся душить.
Федор попытался защитить мать, но стрельцы тут же оглушили его. Подьячий задушил и бесчувственного юношу.
Князья велели объявить на Москве, что вдовствующая царица и сын ее Федор Борисович отравились ядом. На подворье привезли заранее подготовленные гробы, баб для обмывания тел. Покойников похоронили в Варсонофьевском монастыре рядом с могилой Бориса Годунова, тоже без отпевания.
В тот же день в Тулу Мосальским был отправлен гонец.
Узнав об устранении последнего препятствия, Отрепьев объявил войску о начале выдвижения к Москве.
На следующий день он вышел из Тулы, 16 июня прибыл к селу Коломенское и встал на берегу Москвы-реки. Известие об этом было отправлено в столицу. Оттуда явились знатные вельможи, дворяне, служивые и торговые люди, простой народ. Отрепьеву поднесли хлеб-соль, разную утварь, царскую печать. В ответ Григорий повелел дать пир.
На следующий день он принимал представителей местного крестьянства и посадских людей, говорил с ними ласково, обещал быть им отцом.
В Коломенском рать Отрепьева простояла три дня, покуда шло согласование с Боярской думой его вхождения в столицу. В это время была послана делегация в Горицкий женский монастырь за Марией Федоровной, в монашестве Марфой. Рассылались повеления об освобождении всех ее родственников, готовилась передача им имущества, приводились в порядок
