Сабуров с недоверием посмотрел на Отрепьева.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что оставишь меня в живых?
– А зачем мне твоя смерть?
На пороге появился казак из охраны.
– Обед, великий князь.
– Вносите.
Слуги поставили блюда на стол и удалились.
В шатер зашел Бучинский, сел на скамью, держась за рукоять сабли.
Отрепьев указал Сабурову на стол.
– Признаешь ты меня или нет, дело твое, а перекусить не помешает. Присаживайся, воевода.
– Я не голоден.
– Да ладно тебе. Садись.
Бучинский поднялся и спросил:
– Тебе помочь, воевода?
Сабуров сел за стол.
Отрепьев налил в чашу вина, пододвинул к Сабурову.
– Выпей по русскому обычаю с дороги.
– Не буду.
– Боишься, отравлю? Ох уж мне эти вельможи. – Отрепьев взял его чашу, отпил пару глотков. – А теперь?
– Не желаю.
Григорий наклонился к нему и спросил:
– А чего ты желаешь, Михаил Богданович?
– Этого ты мне не дашь.
– Так скажи, а я уж решу, дать или нет.
– Свободу.
– Куда ж ты пойдешь-то?
– Найду куда.
– Хорошо, ты свободен. – Отрепьев кивнул на Бучинского. – Атаман даст тебе коня, и езжай с Богом. Никто тебя не тронет. Сегодня. Выступишь против меня, не обессудь. Тогда у нас совсем другой разговор будет.
Через пару часов рать Отрепьева двинулась к Орлу и под вечер подошла к нему. Григорий там не задержался. После пира по случаю вступления в город законного наследника престола он двинул войско на Тулу.
Утром 1 июня 1605 года в Красное село у Москвы въехали Наум Плещеев и Гаврила Пушкин с двумя десятками казаков. У ворот своего подворья их встретил боярин Степан Иванович Соболев, заранее предупрежденный о приезде гостей.
Плещеев и Пушкин прошли в дом, там позавтракали и рассказали боярину о том, какое задание дал им царевич.
Тот выслушал их и сказал:
– Грамоту царевича лучше всего зачитать с Лобного места. Там всегда многолюдно. Но станут ли люди слушать?
– Сперва скажу, что на Москве потребуется твоя помощь, – заявил Пушкин.
– Что надо сделать?
– Впереди нас людей своих пустить. Пусть кричат про грамоту от царевича, увлекают за собой москвичей.
– Это можно.
– Толпа наберется немалая. При ней нас брать не станут, это вызовет недовольство, а то и бунт. Теперь о том, станут ли нас слушать. – Пушкин протянул боярину свиток с обращением царевича к москвичам. – Прочитай и скажи, что об этом думаешь.
Боярин посмотрел текст.
– Да-а, написано сильно, правдиво, доходчиво. Согласен, люди слушать будут. Но какой результат ждет Дмитрий Иванович? Открытый бунт послание вряд ли вызовет.
– Это, Степан Иванович, уж извиняй, не твоя забота.
Через несколько часов гонцы Отрепьева уже подходили к Лобному месту. Перед ними бежали люди и кричали о прибытии на Москву посланников царевича Дмитрия. Народу становилось все больше. Когда Плещеев с Пушкиным взошли на Лобное место, вокруг него уже стояла густая многотысячная толпа. Никакого войска сейчас не хватило бы на то, чтобы разогнать ее.
Пушкин поднял руку. Народ постепенно успокоился, примолк. Тогда Наум Плещеев зачитал послание. Он четко и громко выговаривал каждое слово. Народ внимательно слушал его. То же самое делали и стрельцы, стоявшие на стенах Кремля.
– Страшитесь гибели, временной и вечной, страшитесь ответа в день суда Божьего, смиритесь и немедленно пришлите митрополитов, архиепископов, мужей думных, ближних дворян и дьяков, людей воинских и торговых, бить нам челом, как вашему царю законному, – прочитал Плещеев последние строки послания.
Толпа взревела от восторга.
В Кремль в это время уже прорвались князья Мосальский и Голицын со своими ратниками. За ними следовала толпа.
Бояре в страхе разбежались кто куда. Стража сложила оружие, понимая, что иначе мигом будет разорвана в клочья.
В зале на троне сидел бледный Федор Борисович, рядом стояла его мать, вдовая царица Мария Григорьевна. Ксению она спрятала.
Князья пустили перед собой ратников с наказом взять всех и вести во двор, к повозке. Их люди стащили Федора с трона, погнали на выход.
Вдовая царица на коленях подползла к Мосальскому.
– Как же так, Василий Михайлович? Ведь ты мужу моему на верность присягал!
Мосальский скривился, а Голицын приказал:
– Быстро отвезти их на подворье Годуновых и там охранять. Мы подъедем.
– Дочь! – закричала вдовая царица. – Пощадите ее, ироды!
– И где она? – спросил Голицын.
– В соседних палатах прячется.
– Убирайте ее! – повелел князь.
Его люди выволокли вдовую царицу во двор следом за Федором. Там они усадили их в закрытую карету, чтобы толпа не видела их и не разделалась с ними. Она выехала из Кремля.
Голицын же прошел в соседние палаты.
– Царевна, выходи! Даю слово, что с головы твоей и волоса не упадет. Не хочешь по-хорошему, Ксения Борисовна? Воля твоя. Но я позову сюда разъяренных людей. Они найдут тебя. Ты и сама знаешь, что будет тогда.
Ксения вышла из потайной дверки и спросила:
– А какова цена слову твоему, князь?
– Высокая. Возьми все необходимое из своих палат и возвращайся. Поедешь ко мне. На моем подворье тебе будет оказан достойный прием. И давай, царевна, живее, покуда народ на самом деле не вломился сюда.
Ксения собралась быстро. Она понимала всю опасность своего положения.
Князь хорошо знал великокняжеский дворец. Он тайными ходами вывел ее к Москве-реке, где их уже ждали повозка и охрана. Они проехали на подворье Голицына.
А народ тем временем громил палаты. Плещееву, Пушкину и их людям пришлось успокаивать буйных. Мосальский объявил повеление царя Дмитрия арестовать всех Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых, от себя добавил, что их подворья подлежат разорению. Толпа, дорвавшаяся до безнаказанного разбоя, бросилась по домам названных вельмож.
Плещеев и Пушкин объехали еще несколько людных мест Москвы, где зачитали обращение «истинного наследника». Там это тоже вызвало бунт. Простой люд громил и подворья бояр, ничем не связанных с Годуновым. Буйный выдался день. Волнение успокоилось только с наступлением темноты.
Подворье патриарха Иова было взято под охрану со строгим приказом не выпускать из него владыку, который во время бунта пытался образумить народ. Он продолжал обличать самозванца, расстригу и вора, призывал православных хранить верность царю Федору Борисовичу.
В тот же день, 1 июня Отрепьев с войском перебрался в Тулу. Там, в доме воеводы, он ожидал сообщений из Москвы и получил их через сутки. Известие, доставленное гонцом князя Мосальского, вызвало у него выдох облегчения. Замысел удался. Григорий ликовал.
Вместе с ним радовался и верный атаман. Он приказал доставить в залу хлебного вина.
Слуга явился не только с выпивкой и закуской, но и с сообщением о том, что к царевичу прибыл князь Губанов.
– Этого-то чего принесло? Опять учить будет? Надоел, – заявил Отрепьев.
– Так повели не пускать. А я прикажу казакам гнать его из Тулы, как пса шелудивого. Кто он теперь для тебя, великий князь? Холоп обычный, – проговорил Бучинский.
– Покуда нет, не холоп. Рано еще гнать его.
Григорий распорядился пропустить князя Губанова, поставить на стол третью чашу.
Тот по своему обыкновению вошел в залу как к себе домой, отодвинув слугу.
– Приветствую, царевич.
– Рад, Иван Петрович. Какие дела на этот раз привели
