– Ладно, что еще скажешь такого, о чем не должен знать никто, кроме нас?
Губанов устроился поудобнее, расстегнул ворот рубахи. Теперь ему стало жарко.
– Мстиславский хотел распустить войско, но Годунов не дал, направил на разграбление Комарицкой волости. Но этим зима не закончится. В ставке Мстиславского принято решение идти на Кромы. Городок этот уже осажден воеводой Шереметевым. Если Мстиславский с Шуйским возьмут его, то это будет весьма кстати для них. Князь Василий не преминет причислить победу себе лично. А тебе больше нельзя проигрывать, Григорий. Образ неудачника может поставить крест на твоих надеждах на царствование.
– Когда Мстиславский пойдет к Кромам?
– Насколько мне известно, совсем скоро. В марте он должен взять острог.
– Мстиславскому и Шуйскому придется пройти боле ста тридцати верст, а в нынешних условиях это не так просто. Путь займет недели полторы, и то смотря какая погода будет.
– Нет, московская рать за неделю выйдет к Кромам.
– Хорошо, я понял тебя.
– Воспользуйся этой возможностью, Григорий, но сам с ратью не ходи, у тебя есть воеводы. Займись другими делами, покажи, что ты силен не только на войне. Создай какую-никакую власть в Путивле, облегчи жизнь людей хотя бы до весны. А там видно будет, что делать дальше. Хотя не исключено, что все решится в самое ближайшее время.
– Ты о здоровье Годунова.
– Не только, но о том говорить рано.
В дверь постучали.
Вошел Бучинский:
– Дозволь, великий князь?
– Входи, атаман.
– Дозволь заносить еду?
– Дозволяю.
Губанов принялся за ужин.
– А моих людей накормили? – спросил он.
– Андрюшу и Фадея? – поинтересовался Григорий.
– Нет, со мной другие. Холодов и Костыль отправились на Москву.
Бучинский доложил, что люди князя сыты.
Вскоре слуги унесли посуду. Бучинский опять оставил вельмож наедине.
– Ты, князь, останешься на ночь?
– Да, останусь. Метель сильная, куда ехать? Надеюсь, найдется место для меня?
– О чем спрашиваешь? Конечно!
Вскоре князь Губанов уже спал.
Отрепьев позвал Бучинского, дабы обсудить положение с Кромами. Они решили немедля послать туда четырехтысячный отряд казаков во главе с атаманом Корелой. Ему предстояло дойти до крепости раньше Мстиславского, пробить осаду рати Шереметева, войти в Кромы и успеть подготовиться к обороне.
Царевич вызвал к себе Корелу.
Тот выслушал его повеление и спросил:
– Сколько у меня времени?
– Не более недели.
– В Кромах воеводой кто?
– Григорий Акинфиев.
– Слышал о нем. Крепкий начальник.
– Потому и держит осаду.
– Я понял. За неделю управимся. Нужен обоз с запасом еды и пороха.
– В этом тебе поможет атаман Бучинский.
– Хорошо.
– И помни, Андрей Тихонович, прорвать блокаду Шереметева мало, надо крепость удержать, когда к ней подойдут войска Мстиславского.
– Даст Бог, удержим. Пушки-то в Кромах есть?
– Несколько штук.
– Мы с собой кое-что возьмем. Выдержим осаду. Не бывать тому, чтобы нас, казаков, били стрельцы московские!
Отрепьев печально усмехнулся и заявил:
– Ступай, атаман! Как утихнет вьюга, начинай сбор.
– Слушаюсь, великий князь.
– Как будешь готов, сообщи. Выход только по моему личному распоряжению.
– Понял, великий князь. – Атаман Андрей Тихонович Корела вышел из комнаты.
Его казаки прошли более двухсот верст, опередили войска Мстиславского, в конце февраля с ходу пробились в острог.
Когда князь Мстиславский услышал о том, что в крепость прорвались четыре тысячи донских казаков, он только усмехнулся и заносчиво заявил:
– Мы под Добрыничами разбили пятнадцатитысячную рать самозванца, а тут всех вместе тысяч шесть за деревянными стенами и почти без пушек! За два-три дня возьмем.
Он приказал обстрелять Кромы. Однако защитники крепости быстро заделывали пробоины, тушили пожары и не несли серьезных потерь. До подхода Мстиславского они вырыли землянки под самой стеной, где и прятались от ядер. Более того, казаки Корелы выбили за вал стрельцов, овладевших им, и умудрились в кратчайшие сроки обнести крепость рвом. Те немногие пушки, которые были в остроге, они собрали вместе и по мере надобности переносили их с одной позиции на другую.
Так крепость и простояла до середины апреля.
Утром 13 апреля царь Борис проснулся в приподнятом настроении. После молитвы и трапезы он поднялся на вышку, с которой любил смотреть на Москву. Спустившись с нее, Годунов почувствовал головную боль, но не настолько сильную, чтобы звать лекарей.
Царь встретился с думными боярами, потом принял иностранных послов, с ними же начал обедать в Золотой царицыной палате. Ему становилось все хуже, но он терпел, старался не показывать слабость перед иноземцами.
Желая провозгласить тост, Борис поднялся из-за стола. Тут голова у него пошла кругом, кровь хлынула из носа и рта. Царь упал. Иностранцы поспешили ретироваться, прибежали лекари.
Находясь в сознании, сплевывая кровь, Борис Годунов успел благословить сына Федора на царство и принять монашеский постриг под именем Боголеп. Потом он потерял сознание и в себя больше не пришел, скончался в опочивальне менее чем через два часа.
Тем же вечером из Москвы в Путивль отправился гонец князя Харламова. В летнюю пору он прошел бы эти шестьсот верст за десять дней. Весной же другое дело. Дороги превратились в непроходимую грязь. С реками дело обстояло еще хуже. Посему гонец прибыл в Путивль на шестнадцатый день, к вечеру 29 апреля.
Его тут же провели к Отрепьеву.
– Я от князя Харламова, царевич, у меня всем новостям новость!
– Да говори же!
– Ух! На Москве помер Борис Годунов.
– Что? – Григорий на мгновение оторопел.
– Тринадцатого числа сего месяца от удара во время обеда с иноземными послами умер царь Борис Годунов. Он благословил на царство сына своего Федора Борисовича, – размеренно проговорил гонец.
Григорий подошел к нему.
– Дай я тебя расцелую. Ян, рубль мне.
Бучинский передал ему деньги. Отрепьев тут же вручил их гонцу в благодарность за такую новость.
– Как звать тебя, воин?
– Василь Тургин, холоп князя Харламова.
Отрепьев неожиданно отшатнулся, с подозрением посмотрел на гонца.
– Что-то я такого холопа у князя Харламова не помню. А ты Степана Закатного знаешь?
– Нет уж Степана, зарезали его еще в прошлом году дома у одной вдовы. Да, я знавал его. Гуляли на Москве на славу. Да ты никак не веришь мне, царевич? Так у меня грамота от князя есть. Ее подписал и Иван Петрович Губанов, будучи в столице.
– Кого из холопов Губанова знаешь?
– Андрюшу Холодова, Фадея Костыля. Они тебе большой привет передавали. Только я не пойму, почему так. Кто они, а кто ты?
– Не важно, давай грамоту.
Отрепьев посмотрел бумагу и вновь стал обходителен и ласков.
– Устал?
– Ох и не говори, царевич, с ног валюсь.
– Ты тулуп-то сними, здесь жарко. Есть поди тоже хочешь?
– Да, проголодался. Спешил, исполняя приказ князя, а дороги теперь какие, и сам знаешь. – Гонец снял тулуп, аккуратно сложил на скамью, встал у входа.
– Проходи к столу, – сказал Отрепьев, взглянул на Бучинского. – Ну и что застыл, Ян? Организуй ужин для гонца, скажи, чтобы хлебного вина подали да постель приготовили.
– Да, великий князь.
– И не распространяйся о смерти Бориски, а то народ еще загуляет, после не остановим.
– Да,
