– Значит, Борис успел перед смертью благословить сына Федора на престол? – уточнил Григорий.
– Слышал, успел. Только его всерьез никто не воспринимает. Москва, царевич, тебя ждет.
– Так ждет, что тамошние воины дерутся со мной?
– Это люди служивые, подневольные. Они приказы выполняют. А у меня еще одна новость для тебя есть.
– Говори.
– Царь успел послать к Кромам боярина Петра Федоровича Басманова с сильным отрядом. Но князь Харламов велел сказать, что наступления Басманова тебе опасаться не стоит. Напротив, надо ждать известий от него.
– От Басманова, который стоял против меня в Новгороде-Северском и за это был жалован в бояре?
– Да, царевич, от него.
Слуга принес ужин, выпивку. Гонец набрался так, что его пришлось уносить из-за стола.
Но наутро он был в порядке и на отдохнувшем коне пошел на Москву.
Отрепьев ликовал. Его главный, самый сильный соперник умер. То, что он благословил сына на царство, пустяки. С ним-то он расправится. До трона оставалось совсем немного.
Беспокоило Григория только войско Мстиславского, покуда сдерживаемое атаманом Корелой в Кромах. Но туда шел Басманов. Он показал, как умеет драться. Это объединенное войско может стать серьезной преградой на пути к трону. Без сражения не обойдется, а кто победит в нем, еще большой вопрос.
Но произошло неожидаемое. Из Кром в конце марта прибыл гонец от атамана Корелы. Новость, которую он принес, буквально оглушила Григория. Князь Петр Федорович Басманов, защитник Новгорода-Северского и вельможа, близкий к Годунову, прислал грамоту, в которой объявлял, что готов принести присягу царевичу Дмитрию Ивановичу вместе со всем войском. Так же поступят князь Голицын, Прокопий Ляпунов из рязанского дворянского рода со своей немалой дружиной и боярин Салтыков Михаил Глебович.
Радости Отрепьева не было предела. Он тут же написал письмо Басманову, в котором прощал ему прежние обиды. Борис приказал всем воеводам срочно прибыть в Путивль, войскам же перейти под командование Ляпунова и атамана Корелы.
5 мая Григорий торжественно встречал в Путивле князей Басманова, Голицына и боярина Салтыкова. В его свите находились князь Василий Михайлович Мосальский и окольничий Михаил Михайлович Салтыков. При сдаче Путивля они не пожелали служить Отрепьеву, однако видели, что народ поддерживает его, узнали про гнев Годунова, готового повесить их за сдачу крепости, и присягнули царевичу.
В резиденции Отрепьева был дан праздничный обед. Затем воеводы поклялись в верности царевичу Дмитрию Ивановичу. Басманов вручил Отрепьеву грамоту о присяге всего московского войска и рязанской дружины.
Жителям Кром пришлось не по душе, что великий князь Дмитрий принимает у себя московских воевод. Это было объяснимо. Раны от зверств карательных отрядов Мосальского еще кровоточили. Народ не успокоился до тех пор, пока Отрепьев не выдал ему на расправу с десяток служивых татар.
10 мая после ужина Григорий вызвал к себе князей Мосальского и Голицына. Петр Басманов с Салтыковым уже отправились к войску, готовили его к походу на Москву.
Когда князья прибыли в большую комнату, Отрепьев предложил им сесть за стол. Он велел Бучинскому позвать подьячего Богданова, доставить хлебного вина с хорошей закуской.
Все было исполнено быстро. Все выпили за успех великого дела. Потом Бучинский покинул комнату.
Отрепьев оглядел оставшихся и сказал:
– Я пригласил вас не только для того, чтобы выпить. Дело у меня к вам, князья, и к тебе, Иван. – Это относилось к Богданову.
– Слушаем тебя, царевич, – за всех ответил Мосальский.
– А дело такое. На днях мое войско двинется на Москву. Там сын Бориса Годунова, царевич Федор. Вельможи, которые были близки к Бориске, и патриарх Иов настроены как можно быстрее возвести его на трон. Надо лишить их такой возможности.
Князья и подьячий не без удивления посмотрели на Отрепьева.
Тот усмехнулся.
– Не разумеете? А все проще простого. Вам с отрядом, численность которого определите сами, надо выехать на Москву, поднять там бунт, захватить жену Бориски Марию, сына Федора, дочь Ксению, вывезти их из Кремля и убить.
Князья переглянулись.
– Убить? Я не ослышался? – прошептал Мосальский.
– Не ослышался, Василий Михайлович. Но вам, князья, марать руки не придется. Это сделает Иван Богданов. Ведь так, подьячий?
– Сделаю, великий князь. Невелика забота, двух баб да юнца удавить.
– Нет, Ксению, дочь Бориски, не трогать. Ее судьбу буду решать я. Ты, князь Голицын, поместишь царевну у себя на подворье, под охраной из надежных людей. Обращаться с ней по-царски, но не выпускать никуда.
– Да, царевич, сделаю.
– Ну тогда удачи. Помните, от вас во многом зависит судьба трона. Стану царем, никого милостью не обделю.
– Нам может помешать патриарх Иов, – сказал князь Голицын.
– После смерти Марии Годуновой и царевича Федора ему придется покинуть кафедру. Не сделает это добровольно, принудим. Действуйте быстро и аккуратно. Народ поддержит вас. Я побеспокоюсь об этом.
Заговорщики выпили еще по чарке, откланялись и вышли из комнаты.
Бучинский тут же привел туда дворян Наума Михайловича Плещеева и Гаврилу Григорьевича Пушкина. Отрепьев радушно принял их, усадил за стол, передал свитки.
– Это грамоты для жителей Москвы. Вы должны немедля отправиться в столицу, читать их там, где только возможно, но обязательно при большом стечении народа. Остановиться безопасно на Москве есть где?
– Есть, царевич, не беспокойся. Грамоты зачитаем, все исполним, – сказал Плещеев.
– Тогда с Богом.
– Благодарствуем.
Дорога в столицу государства была открыта для самозванца.
Глава 19
Войско Отрепьева пошло на Москву через Орел. Крестьяне, посадские и служилые люди встречали Григория торжественно, преподносили ему дары, заявляли о чести служить сыну Ивана Васильевича Грозного. Крепости и города, стоявшие на пути, сдавались без боя. Воеводы сами переходили на сторону Отрепьева, либо их выдавали жители.
На привале к Отрепьеву прибыли стрельцы из Астрахани, до которой было более тысячи верст. Они привезли с собой своего воеводу Михаила Богдановича Сабурова, закованного в цепи.
– А чего вы его ко мне тащили? Сами устроили бы суд над ним.
– Так он же родственник Годунова, – сказал стрелецкий сотник. – Мы подумали, нужен тебе будет как доказательство того, что Астрахань за тобой.
– Хитрецы. Ну а коли сами судили бы, то какой приговор вынесли?
– Не знаю, великий князь. Воевода не лютовал, зазря не наказывал, за службу спрашивал, но так и надо.
– Людей не обижал?
– Такого не было. Коли подвергал наказанию, то за дело.
– А зачем в цепи заковали?
– Да вроде так положено, царевич.
– Понятно. Стрельцы, спасибо вам за службу. Отдыхайте, обедайте. Ян, давай сюда этого воеводу, да вели сперва цепи с него снять.
Вскоре Бучинский ввел в шатер изможденного, но не утратившего достоинство человека. Тот не стал кланяться, приветствовать Отрепьева.
Григорий же, напротив, проявил любезность:
– Приветствую тебя, воевода.
Сабуров покачал головой и проговорил:
– К чему ненужные речи? Ты вор и самозванец! Слушать тебя мне зазорно. Вели казнить меня, да и дело с концом.
– За что же мне казнить тебя, Михаил Богданович? За исполнение присяги перед царем Борисом? Так то
