– А вот это зря Годунов задумал. В деревнях да селах – это не на Москве, там стрельцов вилами народ может встретить. А начнут палить, всю округу против себя подымут.
Харламов махнул рукой.
– Ну и пусть. Главное для нас, что о Дмитрии молва не стихает. Надо поддержать ее. Мол, царевича на подворье Романовых не было, да и вообще в Москве. Он узнал, что Годунов желает расправиться с ним второй раз, и скрылся у надежных людей. Кто-то видел, как человек, похожий на царевича, с двумя-тремя ратниками выезжал из Москвы.
– Но Москву, князь, в ночь стрельцы наверняка окружали.
– Где бы еще Годунову столько стрельцов взять, чтобы перекрыть все пути из города? Но ладно, слухи – это не твоя забота. – Губанов измерил шагами горницу, присел на скамью рядом с верным слугой. – Поговорили мы, Андрюша, с Отрепьевым, раскрыли ему свой замысел, цель, которую ставим перед собой. Ты бы видел его, Андрюша! Он то бледнел, то краснел, то синел. Пот с него ручьем лил. Ошарашили мы его так, что сами испугались.
– Представляю. Такого Юрий и в самых смелых мечтах предположить не мог.
– Он в растерянности. Как мыслишь, не наделает глупостей?
– Нет. Ему надо только все обдумать, в роль войти, а потом придется сдерживать.
– Надо, чтобы он вел себя спокойно и делал в точности то, что мы скажем.
– Это возможно, но до поры до времени. Коли он трон займет, то, несомненно, попытается убрать всех, кто вел его, не станет послушным царем, каким был покойный Федор Иванович. Неизвестно, как тогда все обернется.
В разговор вступил Харламов:
– Ничего. Лишь бы до трона довести, а править ему никто не даст.
– Но это уже другой вопрос и иное дело, – добавил Губанов. – Сейчас главное, чтобы Юрий начал действовать под нашу указку и под твоим присмотром, Андрюша. Заняться им следует немедля.
– Что я должен делать?
– Будь с ним ближние дни. У Юрия наверняка возникнет много вопросов. Они уже и сейчас есть. Объясни ему все спокойно, убедительно. Втолкуй, что мы хотим для него только добра.
– Ничего себе! Вы его на трон российский метите. Добро немалое!
– Не завидуй, и ты возвысишься. Главное, чтобы он успокоился и загорелся мыслью о престоле.
Андрюша улыбнулся.
– Как бы не сгорел от этой мысли. Юрий честолюбив. Продвижение у Романовых и Черкасского говорит о его стремлении подняться над равными.
– Мы прекрасно понимаем, что Юрий попытается выйти из-под нашей опеки еще до того, как заполучит возможность претендовать на престол, ставим на него вовсе не для того, чтобы он потом нам головы отрубил. В подробности вдаваться не стану, это лишнее и для тебя ненужное. Ты делай то, что сказано. Награда будет достойной, сам оценишь.
– Я не за награды служу тебе, князь!
– Разве?
– А ты это так и не понял?
– За что же тогда?
– Я отомстить за царевича Дмитрия желаю, хочу, чтобы Бориска слетел с трона, который занял обманом, коварством и кровью невинных.
– Что ж, это похвально. У нас одна цель – избавить русский народ от Годунова. Мы это сделаем.
– Не сомневаюсь.
– Тогда, Андрюша, ступай к Отрепьеву! Мы с Иваном Дмитриевичем тоже делом займемся.
Холодов вошел к Отрепьеву.
– Андрюша, я ждал тебя! – заявил тот.
– Знаю. У тебя вода есть?
– В кадке, в углу, Степан недавно принес.
– Это хорошо, пить хочу.
Холодов напился, расстегнул рубаху, прилег на скамью, покрытую старым ковром, потянулся.
– Эх и побегал я сегодня, Юрий.
– На Москве поди смута?
– Я ждал большего. Были отдельные выступления, даже стычки со стрельцами, а потом все успокоилось. Люди гадают, почему Годунов так с Романовыми поступил. Каждый свое гнет, каких только причин не высказывают. Но говорят и о том, что подворье стрельцы брали для того, чтобы захватить самозванца, именующего себя царевичем Дмитрием. Он чудом выжил в Угличе и теперь объявился на Москве.
– Спасся хоть кто-то из холопов, защищавших подворье?
– О таких не слыхивал. Они погибли либо взяты в плен и отправлены в темницы. Их всех ждет казнь. Так что тебе повезло.
– Повезло бы, если бы не ты. А как думаешь, меня искать будут?
– Нет. Стрельцы, которых мы положили, уже никому ничего не скажут, другие нас не видели. До подворья Харламова мы тоже добрались благополучно. Нас никто не преследовал. С подворья мужики телегами вывозили трупы, обгоревшие до неузнаваемости, и хоронили за городом. Среди них мог оказаться и ты. Нет, Юрий, тебя искать не будут, если, конечно, сам не попадешь на глаза кому-нибудь. Покуда идет следствие, тебе на люди выходить не стоит.
– Не пойду.
– Вот и хорошо.
– А как мыслишь, где меня князья скрывать думают, как будут выставлять царевичем?
– Не знаю, но они придумают.
– Это так, но все одно как-то нехорошо мне, Андрюша, тревожно.
– Это пройдет. Время нужно, а оно у нас есть.
– Расскажи что-нибудь про Углич. Я же должен знать, как и что там происходило.
– Да, верно. Об этом надо говорить. Слушай и запоминай.
На следующий день князь Харламов встретился на улице с дьяком Ронжиным.
– Дело у меня к тебе, Афанасий Мартынович.
– Я слушаю, князь. Коли в моих силах, сделаю.
– Да надо-то пустяк. Хочу знать, как следствие по заговору Романовых продвигается.
– Да оно только началось, Иван Дмитриевич, о том говорить пока рано.
– По холопам что?
– А что холопы? Тех всех ждет казнь.
– Беглых ищут? Заявится какой-нибудь мужик на подворье, а люди Семена Годунова тут как тут, схватят его, и неприятностей не оберешься. Оправдывайся, что не знал его. А он окажется беглым романовским холопом.
– О том, князь, не беспокойся. Насколько я знаю, Семен Никитич доложил государю о полном разгроме дружины Романовых. Большинство убито на месте, остальные схвачены и отправлены в темницу. Беглых нет. Да их и быть не могло.
– Откуда такая уверенность?
– Так сотник стрелецкий, который там начальствовал, приказал окружить подворье. За городьбу никто из людей Романовых не вышел. Можешь быть покоен, Иван Дмитриевич, насчет беглых.
– Значит, никого не ищут?
– Нет. Баб и девок из прислуги отправили в вотчины. Начали искать, откуда у Романовых пушки взялись, пока без результата. Крестьяне, которые с обозом приходили, разбежались, кто куда, а остальные, как обычно, ничего не слышали, ничего не видели.
– Хорошо, Афанасий Мартынович. Будет что новое, шепни.
– Обязательно, князь.
Князь Харламов вошел в узкую улочку, спускающуюся к Москве-реке, остановился у покосившейся изгороди, за которой виднелась жалкая лачуга. Он осмотрелся, убедился в том,
