– Готовы, товарищ народный комиссар? – В комнату после короткого стука заглянул старший майор ГБ Иванов, еще несколько дней назад бывший лейтенантом Зыкиным. – Нас ждут.
– Да готов, готов, заходи, чего в дверях застрял, – раздраженно буркнул бывший командарм.
– Серега, что такое? Чего такой хмурый? Выглядишь вроде на ять, что не так?
– Да усы эти задолбали, гады эдакие, кожа чешется! – пожаловался Кобрин, подтягивая нагрудный ремень портупеи и разыскивая взглядом фуражку.
– Тьфу ты, я уж подумал… – особист облегченно сморгнул, заставив Сергея мысленно усмехнуться: Витька, хоть и прекрасно знает, что подселить в товарища чужака невозможно, все еще бдит. Зря, понятное дело, за несколько прошедших дней ничего подозрительного не произошло. С другой стороны, не стоит его расхолаживать. Поскольку неизвестно, как оно дальше пойдет и на что способен их нынешний противник, пока так и остающийся неизвестным. Связь с будущим пока тоже не восстановилась – по прямому приказу Сталина Сергей проверял это каждый вечер, хоть и догадывался, что особого смысла в подобном нет: когда (слово «если» майор из сознания упорно выбрасывал) канал заработает, его наверняка тут же выдернут обратно. Пусть ненадолго, но выдернут, поскольку ситуация, вне всякого сомнения, пошла не просто нештатно, а как бы даже слегка катастрофически…
– Вить, да успокойся ты уже! Прекрасно ведь знаешь, что мне ничего не угрожает. В отличие от… ну, сам понимаешь…
– Понимаю, – понурился, тяжело вздыхая, Зыкин-Иванов. – Знаешь, Серега, иногда кажется, что я от всего этого реально мозгами двинусь. Каждую минуту ждать, что в мою голову какая-нибудь вражеская падла полезет…
Кобрин подошел ближе, внимательно вгляделся в лицо товарища.
И неожиданно рявкнул, припомнив бытность командира штурмовой роты:
– А ну, смирно! Значит, так! Поскольку сейчас я во всех смыслах старший по званию, приказываю: подобные мысли и страхи – отставить! Вот прямо сейчас, с этой самой секунды! Панику – прекратить! Все ясно?
– Так точно! – захлопал ресницами не ожидавший подобного перехода Зыкин, торопливо вытягиваясь по стойке «смирно».
– Вот и договорились. Вольно. И не разводи больше этих истерик, ты ж боевой командир! Слушать противно!
Убедившись, что товарищ успокоился, продолжил обычным голосом:
– Витя, я ведь уже говорил, сейчас нам бояться практически наверняка нечего – вторую попытку они сразу не предпримут. По крайней мере, до тех пор, пока искренне полагают, что Берия погиб, значит, их план выполнен как минимум наполовину. Как там Лаврентий Павлович, кстати?
– Нормально, уже работает.
– И как он воспринял произошедшие изменения?
Зыкин замялся, и Сергей понимающе улыбнулся:
– Вить, расслабься, никто нас не слушает, нынче с подобными технологиями достаточно туго, верно тебе говорю! Так что выкладывай как есть.
– Похоже, новый наркомат ему не сильно по душе, – угрюмо сообщил особист. – Особенно то, что группу «А» и проект «Мозг» в наше ведомство передали.
– Ничего, переживет, – усмехнулся Сергей. – У него и так работы выше крыши, плюс атомный проект вскоре пора будет начинать. Да и от кураторства нового комиссариата его никто не отстранял. Лишь бы палки в колеса НКПЛ не стал вставлять.
– С ума сошел?! – вскинулся товарищ. – Наркомат под личным контролем товарища Сталина, какие уж тут палки?!
– Тише, Вить, тише. Хладнокровнее. Я тебя услышал. А насчет остального – заканчивай психовать. Не думаю, что тебе чужую матрицу подсадят, вот честно!
– Это почему еще? – нахмурился лейтенант. – Я чего, не такой, как все?
– Ты мой рапорт не читал, что ли? Доступ позволяет.
– Не-а, не успел, он же сразу Самому на стол попал.
– Ну и зря, я там подробненько все, что вспомнил, обрисовал. Ладно, пара минут у нас еще имеется, так что вкратце расскажу. Понимаешь, тут ведь в чем фишка: чем сильнее человек в моральном плане, тем сложнее в него «вселиться». Это так называемые волевые показатели плюс идеологический настрой. А с волей и идеологией у наших командиров, особенно боевых, все в полном порядке, основная идея – любой ценой победить врага, пусть даже ценой собственной жизни. Все остальное категорически неприемлемо, особенно предательство, в какой бы форме оно ни происходило. Собственно, именно идея абсолютного самопожертвования ради великой ИДЕИ и есть наш самый главный козырь: ни немцы, ни тем более англосаксы, а я пятой точкой чувствую, что дело именно в них, на подобное просто не способны. Менталитет абсолютно иной, особенно в части жертвенности, то бишь готовности погибнуть ради других. «За други своя душу положить», слыхал, поди, такое выражение?
– Вроде слышал, – нахмурился Виктор. – Но это ж вроде церковное что-то?
– Церковное, верно, – не стал спорить Кобрин. – Цитата из Евангелия[8], вот только не помню, из какого именно. Ну, и что с того? Главное, сказано абсолютно правильно, на века сказано, на тысячелетия. А еще важнее, что идеально подходит именно для нашего народа и нашей духовности. Западники же если и готовы рискнуть, то исключительно ради «приключения без риска для жизни», которое в конечном итоге может принести некую материальную выгоду. Я имею в виду, что тот же «Маленник», точнее, подчинивший его сознание донор, перед взрывом наверняка успел произнести код возвращения – или был уверен, что его матрицу автоматически выдернут обратно в момент гибели тела-реципиента. А вот самопожертвование без материальной выгоды для западного человека совершенно ненормально. И даже не просто ненормально, но и категорически неприемлемо.
– Вот именно, что Маленник… – глухо буркнул Виктор. – Вот же какая гадина оказалась! Контра недобитая! Столько лет скрывался, гнида, мало что в НКВД пролез, так еще и во внешнюю охрану Кремля пробрался! Если б не эта бомбежка, еще неизвестно, каких дел мог бы натворить.
– А вот Маленник, Витя, пожалуй, как раз исключение из правил, – пожал плечами Кобрин. – Это я сейчас про реципиента, понятно. Сын расстрелянного белого офицера, долгие годы живший под чужой личиной и наверняка вынашивавший планы хоть как-то отомстить ненавистным большевикам. Это называется идеологически мотивированный враг. Вот его сознание, скорее всего, как раз таки было готово впустить в себя чужую матрицу, поскольку конечная цель совпадала с его собственным желанием. Тем более он – тоже русский, значит, и идея самопожертвования для него не чужда. Об этом сейчас не принято говорить, но ты ведь прекрасно знаешь, что во времена Гражданской белые офицеры сражались ничуть не менее героически, чем командиры РККА. И подобных ему среди сотрудников органов или армейцев может оказаться немало – в душу каждому, сам понимаешь, не заглянешь, как ни проверяй.
– Хреново… – понурился лейтенант, проигнорировав сравнение ненавистных «беляков» с красными командирами.
– Да не особенно, Вить. «Немало» – все-таки не
