– Хм, – снова сообщил полковник стене. – Давай ты подумаешь двадцать четыре часа. Мы можем подождать. Обсуди это со своей девушкой, попробуй понять, что именно чувствуешь.
– Я знаю, что именно чувствую, сэр. Для меня нет ничего важнее этого путешествия. Почему, вы думаете… Неужели вы думаете, сэр, что, пройдя такой путь, я позволю какому-то риску – какому бы то ни было риску – помешать мне стать первым человеком, который слетает до Луны и обратно?
Можете представить, насколько я был взбудоражен. Однако полковник Грейвс затянул галстук, опустил рукава рубашки и твердо сказал стене:
– Давай ты подумаешь двадцать четыре часа, Менгилд.
Покинув его кабинет, я понял, что он имел в виду. Ирен прибудет сегодня вечером. Мой отлет состоится почти через три недели. Куча времени, чтобы пожениться, как того хотела Ирен, и сделать ребенка.
Разумеется. Именно это имел в виду полковник Грейвс.
Бреш и Макгайр стояли перед административным зданием, когда я вышел. Оба посмотрели на меня с тщательно сдерживаемой жадностью.
– Нет, – сообщил я им, – они не обнаружили внезапно, что моему дедушке стало плохо во время первого полета на самолете. Я по-прежнему лечу.
Бреш стукнул себя костяшкой большого пальца по лбу, прямо под линией непокорных рыжих волос.
– Ну что, – ухмыльнулся он, – чувствуешь нарастающие шумы в сердце? Головные боли? Головокружение?
Я обеими руками оттолкнул ожидавших моей кончины доброжелателей и направился к себе, чтобы принять душ и побриться. Кэлдикотт и Стефано вели себя точно так же, хотя, будучи последними в списке, поприличней.
Когда Ирен вышла из остановившегося у ворот припорошенного песком такси, я крепко обнял ее и некоторое время не отпускал. Она была такой замечательной на вид и на ощупь!
Мы быстро перекусили в комнате отдыха, пока она рассказывала мне про ишиас своей матери и художественную стипендию своего младшего брата Ленни. Потом она схватила меня за руку и поздравила с тем, что меня выбрали для путешествия на Луну.
– Давай покажу, на что это похоже, – предложил я. – В следующий раз ты увидишь это в новостях во время моего взлета.
Мы вышли из комнаты отдыха, и Ирен огляделась. Ткнула маленьким подбородком в сторону лабораторных зданий, бетонные прямоугольники которых выступали из невозделанной земли Аризоны, в сторону охранников, расхаживавших вдоль проволочной ограды.
– Такое… – Она замешкалась. – Такое мужское место.
Я рассмеялся.
– Каким же еще ему быть?
Она подхватила смех и повторила:
– Каким же еще?
Смеркалось, когда мы добрались до корабля. Ирен тихо, очень по-женски восхищенно ахнула. Корабль стоял на хвостовой части и жадно, неотрывно смотрел в бескрайнее небо. Огни станции отбрасывали на его бока длинные тонкие блики и тени, которые словно звали двигаться, двигаться, ДВИГАТЬСЯ!
– Самый первый, – выдохнула Ирен. – И ты поведешь его.
Я решил, что сейчас самое подходящее время. А потому усадил ее на ступени, которые вели к люку пилота, зажег для нее сигарету – и заговорил.
Я справился на удивление быстро, даже с учетом предложения. К тому моменту как я закончил, она едва выкурила треть сигареты. Но продолжала курить тихими, долгими затяжками, пока окурок не обжег ей пальцы, и она не отшвырнула его.
Я втоптал окурок в песок и спросил:
– Ну что?
Ее ответ меня потряс.
– Что – что?
– Мы ведь поженимся, да? Прямо сейчас?
– Нет, не поженимся, – ответила она.
– Ирен! Но когда я вернусь, возможно, я не смогу иметь детей. Ты ведь хочешь детей?
Долгая пауза. Я пожалел, что так темно: я не мог видеть ее лица.
– Да, я хочу иметь детей. Вот почему мы не поженимся. Ни до твоего отлета, ни после твоего возвращения.
Мне хотелось сказать: «О нет!» – хотелось схватить ее и сжимать, пока она вновь не станет моей рассудительной, милой, любящей Ирен. Вместо этого я отступил на шаг. Я молчал и думал.
– Послушай, – наконец сказал я. – Поправь меня, если я ошибаюсь. Ты знала риски, когда я вызвался добровольцем в этот полет, и поддерживала меня. Ты знала, что это для меня значит. Ты готова была рискнуть тем, что я могу не вернуться – или могу вернуться в трех бумажных пакетах. Это то же самое.
– Нет, не то же. – По ее голосу я слышал, что она плакала. – Меня не радовали риски, но я знала, что ты должен это сделать. Ты готовился к этому моменту с самого детства. Но это… это другое, Мэнни.
– Почему другое? Почему?
Она вытерла слезы с кончика носа.
– Другое, вот и все. Может, мужчина не в состоянии понять. Но для женщины это другое, совершенно другое.
– Детка, дорогая. – Я попытался ее обнять, но она отстранилась, и я замер. – Я хочу ребенка. Хочу ребенка от тебя. Пожалуйста, объясни, почему мы не можем пожениться сегодня, завтра, при первой возможности, и завести ребенка?
– А если я не забеременею до твоего отлета? И если забеременею… вдруг случится выкидыш?
– Послушай меня, Ирен, – в отчаянии сказал я. – В моем положении мы можем позволить себе лучших врачей мира, которые будут заботиться о тебе. А если что-то пойдет не так, мы можем усыновить ребенка. Знаю, это не то же самое, но ведь один из нас уже может быть стерилен! Многие пары усыновляют детей – и счастливы.
– О, Мэнни, у нас так не получится, только не с таким началом. И кроме того, выкидыши и тому подобное – не настоящая причина.
Я упер кулаки в бедра и приблизил свое лицо к ее лицу.
– В таком случае, прекрати все это, женщина, и назови мне настоящую причину!
Она попросила новую сигарету. Я раскурил ее и вручил Ирен.
– Мэнни, не уверена, что ты поймешь, но я попробую. Я не хочу заранее ограничивать свою способность иметь детей. И… не хочу выходить замуж за человека, который добровольно отказывается от возможности быть отцом. Для меня он никогда не будет полноценным мужчиной.
Чтобы осознать это, понадобилось время.
– А что скажешь о человеке, – медленно спросил я, – который отказывается от возможности совершить путешествие вроде того, что предложили мне? Он будет полноценным мужчиной?
– Я не знаю. – Она снова заплакала. – Но, думаю, это не одно и то же. Я… я думаю… и все!
– Но именно это ты просишь меня сделать, Ирен, – заметил я. – Просишь отказаться от мечты, которая была у меня…
– Я ничего не прошу тебя делать, Эммануил Менгилд! Я только говорю, что могу сделать сама, а чего не могу. Я, не ты. Ты… ты можешь отправляться прямо в космос!
На этом мы закончили разговор. Я привел ее назад, погулял с ней, а когда время вышло, проводил до ворот. На прощание мы не обнялись; даже не обменялись воздушными поцелуями. Я просто смотрел вслед такси, пока поднятое им песчаное облако не скрылось за крупным валуном.
Затем я сам отправился на прогулку.
С одной стороны, я приобрел путешествие на Луну и
