– Надень капюшон, – прошептала Уля, открывая глаза. – Ты же обещал маме.
Будто услышав, Глеб потянул за плотную темно-синюю ткань, накидывая ее на голову. Вот теперь он был точь-в-точь таким, как виделся Уле в полыни. Она кивнула кому-то невидимому и подошла к краю платформы. В отдалении загудела подходящая электричка. На часах светилось 9:58.
Уля вошла в тамбур и забилась в самый дальний угол. Мимо, толкаясь и спеша, повалил поток пассажиров, мечтающих занять удобное место. Мест никогда не хватает на всех. Электрички лишь подтверждают это жизненное правило. Готовят человека к тяжелому дню, полному схваток за самый лакомый кусок. Да что там – хоть какой-нибудь кусок.
Поезд отошел от станции ровно в десять. Глеб остался стоять под платформой в ожидании шедшего следом экспресса. А значит, трансляция началась, чтобы запечатлеть ожидание и восхождение. И падение тоже.
Уля покачала в руке старый потертый телефон, но с раздражением убрала его в карман. В этот момент она не помнила, почему не покупала новый, умевший залезать в Сеть и загружать видео с YouTube. Она вообще ничего не помнила – глаза застилал полынный туман, упоительно густой, кружащий голову своей горечью.
Уля барабанила по дверному стеклу пальцами не в силах терпеть жгущий изнутри азарт. Это было похоже на жажду. На электричество, которое зарождалось в ней от горячего дымного дыхания Рэма той ночью. Предвкушение. Вот чем это было. Она так старательно выслеживала подарочек, а теперь до него оставалось всего ничего.
– Быстрее, быстрее, быстрее… – шептала Уля.
Мужчина, стоявший рядом, заинтересованно на нее покосился.
– Опаздываете, дамочка? – спросил он, приосанясь и втянув рыхлый пивной живот.
Уля бросила в его сторону один-единственный взгляд. Мужик тут же сдулся, словно уменьшился в росте, и поспешил скрыться в толпе. Ульяна хмыкнула. Ее никогда и никто не боялся. Ни в прошлой жизни, когда она из кожи вон лезла, только бы нравиться всем и каждому. Ни в новой, когда боялась она – всех и себя в первую очередь. И вот гляди-ка ж. Значит, в ней появилось что-то опасное, умеющее прогнать прочь любого идиота, который решит отвлечь от главного. От охоты. От полыни. От ее судьбы.
Электричка замедлила ход. Уля выскочила наружу, как только двери оторвались друг от друга, похожие на разлученных сиамских близнецов. Ее встретил знакомый горький ветер. Ульяна улыбнулась ему, как старому приятелю. Ей не было холодно или страшно. Она прекрасно знала, что нужно делать.
Не глядя по сторонам, Уля прошла к самому началу платформы, присела на корточки, примеряясь, как бы удачнее спрыгнуть. Высота была небольшой, но подвернутая нога – недостойная причина, чтобы упустить первый подарочек. Глеб уже несся на крыше экспресса, бросая собственную гибель напоказ безликим подписчикам с котиками на аватарках.
– Это раз, – ухмыльнулась Уля, пряча злой оскал в шарф, которым замоталась по привычке, – сегодняшний ветер все равно не смог бы ей навредить.
Она спустилась вниз по насыпи и тихонько пошла вперед. Низкие тучи нависали над землей, в облетевших кустах прятались ночной туман и талая изморозь. Уля кивнула им, говоря: вот она я! Пришла, чтобы взять свое.
Экспресс оглушительно загудел за спиной. Ульяна шагнула в сторону, поскальзываясь на грязи, но удержалась на ногах. Она насчитала двенадцать пролетевших мимо вагонов. В окнах можно было разобрать смазанные фигуры людей, едущих в пригород. Они что-то читали, смотрели, дремали, обдумывая дела, и не знали, что их поезд сейчас мягко уйдет по стрелке в сторону. А мальчишка, стоящий на крыше последнего вагона, потеряет равновесие, отпустит скобу и упадет вниз.
Уля проводила взглядом черную фигурку, выделявшуюся на сером полотне неба, и прибавила шагу. Старая Мойра уже схватила нить судьбы Глеба, слишком короткую, чтобы назвать ее счастливой, и поднесла к ней холодное лезвие. Ульяна прошла мимо стрелки, осторожно переступая ее. Мир заволокло туманом. Тонкая грань между тьмой под веками и реальностью больше его не сдерживала.
Уля шла по колено в горьком молоке, толком не понимая, что делает, но точно зная, что делает это правильно. Вот она свернула на соседнюю колею, повторяя движение поезда, и увидела его бегущим вперед. Вот пошла быстрее, неловко перескакивая со шпалы на шпалу, боясь оступиться, потерять драгоценные секунды на падение. Даже сквозь туман Уля разглядела, как на рельсах что-то темнеет. Сердце пропустило удар, но Уля и без этого понимала, что это. Кто это.
Она побежала, разгоняя собой туманную мглу, ничего не чувствуя, кроме пропитавшей тело травяной горечи. Губы пересохли – она ловила ртом воздух, подгоняя себя.
– Быстрее, еще быстрее! – билось в ушах вместе с пульсом.
За несколько шагов до лежавшего без движения Глеба она остановилась, будто со всего маха налетела на прозрачную стену. Мальчик упал ничком, раскинув ноги, неловко подвернув под себя левую руку и вытянув вперед правую. Сбившийся капюшон не скрывал растрепанных смоляных волос. Рядом валялась разбитая камера.
Дрожащей рукой Уля потянулась к ней, стараясь не смотреть на Глеба. Глаза сами собой закрылись, темнота хлынула из-под век, и лишь камера – темный корпус на ремешках – виднелась в ней отчетливо. Уля застонала от наслаждения, когда ее пальцы нащупали холодный пластик. Никогда еще она не испытывала такого восторга, такой всесильной мощи, бегущей по венам. Туман подчинялся ей, расступаясь перед своей повелительницей, темнота стала податливой, робкой, просящей. Она сама толкнула камеру в Улину ладонь, помогая вытащить первый подарочек из видения. Объединить его, меченый смертью, с вещицей, расколотой о каменную насыпь.
Уля открыла глаза, стиснув в пальцах ремешки. Тумана больше не было. Воздух казался прозрачным и очень холодным. Он мигом пробрался под куртку, обжег вспотевшую спину, погасил довольный румянец на щеках. Ничего больше не дурманило взгляд. И мальчик на рельсах перестал видеться Уле бездушной куклой, кадром дурацкого фильма. Он медленно остывал. Из-под него уже натекла лужица крови и медленно впитывалась в землю между шпалами, окрашивая ее в бурый цвет.
Ульяна попятилась, с ужасом понимая, что все это произошло на самом деле. Что красивый мальчик Глеб, которого мама просила не снимать капюшон, лежит у ее ног сломанный, окровавленный, неживой. Не спасенный ею. Прямо как Никитка.
В стороне взвыли сирены – скоро сюда должны были приехать врачи и полиция. Уля сделала еще пару шагов, не в силах отвести взгляда от тела. Не глядя, она нащупала кнопку и выключила камеру, которая
