С тех пор, как его изгнали из подразделения, лишив всех офицерских преференций, и отправили в патруль, Игнат первое время просто злился. Потом ощущал себя брошенным и неприкаянным. Его выперли из персонального бокса, лишили офицерского пайка и служебных перспектив. Всю его жизнь перечеркнули, снова отправив в солдатскую казарму. Теперь же пришло равнодушие. Напряженные учения по подавлению массовых беспорядков помогали забыть обиду и заглушить совесть.
Он не уберег того, за кого отвечал согласно приказу и совести. И пусть Змей изначально был по другую сторону закона, а попросту – подонком и паразитом на теле общества, они все же плечом к плечу прошли путь, какой он не проходил с товарищами по оружию. Из своих источников он выяснил: объект оказался недоговороспособен и был обнулен согласно протоколу. Что это означало, можно было не расшифровывать.
Змея ликвидировали.
Ничего особенного, в общем, не произошло. Игнат сам участвовал в ликвидациях всякой мрази, правда, в отряде обеспечения. Но известие об убийстве Змея вывело его из себя. Тогда он и сорвался.
Не стоило месить кулаками старшего офицера, даже, если тот позволил себе плюнуть в память его товарища. Но даже после этого все можно было спустить на тормозах. Надо было просто принести формальные извинения и заткнуться на какое-то время. Перетерпеть.
Он терпеть не стал.
И вот он в полном боевом облачении, в шеренге рядовых, шагает по спецтуннелю в направлении центральной торговой площади, а попросту – Месива, где, по донесению агентуры, зреет очередное несанкционированное сборище. В последнее время толпы становятся все менее управляемыми, начальство нервничает, обещая введение крайних мер. О том, что такое эти крайние меры, даже думать не хотелось. В лучшем случае – это боевые патроны, в худшем – огнеметы и отравляющий газ. Последние пункты, конечно, официально нигде не значатся, но шила в мешке не утаишь.
– Рота, внимание! Разбиться повзводно, занять сектора, приготовить спецсредства!
С грохотом разъехались стальные ворота, в проеме показалась толпа.
– Бегом!
Ботинки загрохотали по цементу быстрее и громче. Бойцы высыпали на площадь, как горошины из боба. Передний ряд поднял металлические щиты с узкими смотровыми щелями, грохнул по щитам дюралюминиевыми дубинками. Игнат в своем втором ряду поднял наизготовку трехствольный «травмат», целя в щель между щитами. Пока это был «режим ожидания» – чисто психологическое давление на собравшихся. В случае отказа расходиться будет дана команда зачистить здесь все физически.
Пока командир разорялся в мегафон, увещевая благопристойных торговцев и озлобленных нищебродов вести себя прилично, Игнат ощущал в мозгу тупую пустоту. Его больше не заводила некогда любимая служба, он не ощущал чувства превосходства, которое дарило оружие в руках, пусть даже пока травматическое. Он больше не был уверен в справедливости выполняемых приказов. Единственное, что он знал точно: приказ он выполнит в любом случае.
Ведь кроме чувства долга у него ничего не осталось.
– Рядовой! – пробасил над ухом голос сержанта. Этому козлу нравилось смаковать унижение бывшего офицера. – Рядовой, а ну, сгоняй вперед, погляди, что к чему!
Это было не по уставу. Просто унижение с элементами садизма. Сержанту хотелось посмотреть, что случится с бойцом, если его бросить в одиночку в толпу озлобленных горожан. Игнат мог бы возразить – имел право, пусть даже ценой дисциплинарного взыскания. Но ему было все равно.
– Выполняю, – ровно сказал он.
Раздвинув щиты, протиснулся вперед. Закинул дробовик за спину и не спеша направился в сторону людей, смотревших на него настороженно и хмуро.
Никаких беспорядков, однако, не наблюдалось. Это удивляло: зачем же тогда понагнали такие силы на подавление? Как раз сейчас бойцы нужны на Большой перемычке да в Каторжном секторе, где урки захватили несколько блоков, угрожая убить взятую в заложники охрану. Здесь же была тишь да гладь. Правда, откуда-то из глубины толпы доносились приглушенные крики.
Игнат, не сбавляя шага, вошел прямо в толпу. Люди машинально расступались перед вооруженным человеком в форме. Никто не делал даже попыток ему препятствовать, и он ощущал себя ножом, врезающимся в масло. Если с краю толпы топтались беспорядочно, настороженно наблюдая за рядами блюстителей, то ближе к центру собралась небольшая группка, из глубины которой и доносились крики. Игнат не понимал, что происходит, но люди даже не смотрели в его сторону. Они внимали кому-то, говорившему на повышенных тонах. Протиснувшись через этот последний заслон, он увидел.
Косматый оборванец, походивший то ли на хиппи, то ли на сбежавшего из дурдома буйного пациента, громко возглашал:
– Нет надежды на собственные силы! Кто мы такие? Жалкие черви, копающие норы в грязи и дерьме! Нет надежды на Директорию – там заботятся только о собственных шкурах. Нет надежды на блюстителей – они только и ждут, чтобы разорвать нас на куски! Спросите меня – кто укажет путь к спасению?
– Ну и кто укажет? – насмешливо спросил кто-то.
– Он! – Оборванец театрально, двумя руками указал на парня, тихо сидевшего в его тени на перевернутом ящике. – Он укажет! Потому что ему открылась истина!
– Змей… – изумленно проговорил Игнат.
Дернулся было вперед, но остановился, чтобы понять, что тут все-таки происходит.
– И кто он такой? – недоверчиво спросил хмурый человек в рабочей униформе. – Чего он сам не скажет?
– Он – видящий! – торжественно заявил оборванец. – Он видит настоящее, прошлое, будущее. Он знает, что случится с Карфагеном, с нами. Но главное – он знает, что делать!
– У него знакомая морда, – мрачно сказал кто-то. – И наколка на лице. Он, часом, не из неприкасаемых? Как и ты, кстати!
Толпа недовольно заволновалась. Неприкасаемых ненавидят и боятся. Но главное – к ним никакого доверия.
– Грядет время, – с недобрым прищуром провозгласил патлатый, – когда не будет ни праведников, ни грешников – все одинаково будут молить о помощи. Только помощи не будет! Некому нам протянуть руку! Закройте глаза, заткните уши – и ждите неизбежного! Или одумайтесь – и услышьте!
– И что же будет с нами? – с надеждой спросила некрасивая бледная женщина. – Черная вода уйдет?
Оборванец бросился к Змею, принялся трясти того за плечо:
– Ответь же ей! Ответь, ну!
– Да он спит, – разочарованно протянул рабочий. – Дрыхнет с открытыми глазами.
– Тоже мне, пророк, – фыркнула другая женщина. – Наркоман обычный небось.
Змей поднял голову, обвел толпу невидящим взглядом, сказал негромко, но отчетливо:
– Карфаген должен быть разрушен.
Игнат напрягся. Это было явно не то, что хотели услышать напуганные, прижатые безысходностью люди. Несколько секунд они переваривали сказанное странным парнем. В наступившей тишине слышалось чье-то нервное покашливание. Молчание нарушил какой-то мрачный человек в униформе проходчика из дальних штолен:
– Я не понял. Чего он там каркает?
– Карфаген должен быть разрушен, – монотонно повторил Змей. – И он будет разрушен. Другого не дано.
Толпа взорвалась яростными криками. До этого с любопытством внимавшие люди бросились к непрошеному пророку, принялись
