– Значит, кто-то еще остался…
У хозяина были имя, отчество, фамилия, биография и трудовой стаж, небольшие накопления, медицинская страховка, любовь родственников и уважение друзей и коллег. Но все это осталось там – до Катастрофы. Теперь он называл себя просто – Учитель, кем и был тогда, в прошлой жизни. Наверное, эта психологическая «перезагрузка» позволила ему выжить и не сойти с ума, оставшись в полнейшем одиночестве.
Ведь после того, как он чудом пережил Катастрофу, укрывшись в пещере во время похода в горы, он вернулся в совершенно пустой, мертвый и выжженный город. Остатки жителей к тому времени уже эвакуировали, и кому-то даже повезло «запрыгнуть в последний вагон», спрятавшись в Карфагене. Город же опасно «фонил» и был запрещен к любому посещению.
Учитель не знал этого.
Более того: был уверен, что он – последний человек на Земле. Единственный уцелевший на умирающей планете.
Наверное, сказалось потрясение от пережитого. От вида ядерных вспышек, рева раскаленного ветра и зловещих «грибов», выраставших за дальними хребтами.
Как он выжил – загадка. Возможно, ему чудом удавалось избегать наиболее опасных радиоактивных пятен на местности. А может, помог долгий беспробудный запой, которым он старался заглушить нахлынувшие тоску и ужас. Известно же такое средство от радиации, как «стакан Иванова», советского разведчика, спасшегося обыкновенным «вискарем» от последствий пребывания в эпицентре атомного взрыва в Хиросиме.
Так или иначе, Учитель остался в Тырныаузе, в котором с тех пор не появлялся никто. Он видел больных от облучения зверей, потом мутантов, но группа Змея – первые люди, которых он увидел с момента Катастрофы.
От безумия одиночества его спасли книги. Впрочем, как и от смертельных холодов, что стали здесь регулярными. Он приносил домой книги отовсюду – из районной и школьной библиотек, из брошенных домов. Книги были для него единственным, но более чем универсальным собеседником. Просто Учитель по-настоящему любил их.
– В мое время было модно говорить про преимущество электронных книг, – хрипло посмеивался Учитель. – Вот было бы от них пользы в наше время!
Он указал на сложенные из книг стены. Парадоксально, но книги оказались самым эффективным спасением от «дыхания смерти». Когда любишь и умеешь читать, иллюзорный книжный мир способен заменить реальность. Впрочем, были еще брошенные продуктовые склады и тот же алкоголь, ставший универсальным лекарством. Лекарство превратилось в привычку, привычка в зависимость – и борьба с ней позволила переключить внимание на мысли о своем бесконечном одиночестве.
– И вот вы пришли, – задумчиво продолжил Учитель. – Я даже не знаю, радоваться мне или напротив…
– Не понимаю, – тихо сказала Ксю. – Ведь вы так переживали, что остались один! И вот мы говорим вам: вы не один! Есть Карфаген, есть Хрустальный город, есть шаманы в своей Обители… А значит, могут быть еще люди! Они могли укрыться в других убежищах…
– В метро, – подсказал Игнат. – В Москве, в Питере, к примеру. Метро могло стать убежищем для уцелевших.
– Вряд ли, – проговорил Змей. – По Москве и Питеру нанесли главный удар. Вряд там выжил кто. Даже в метро. Да и что там в метро…
– А если и выжил, то все по-прежнему ненавидят друг друга, – кивнул Учитель. – Даже такой тяжкий урок ничему нас не научил. Я ведь думал, что своими слабыми силами сохраню хоть какие-то крупицы нашей истории, наших знаний, переживаний, надежд, – он обвел руками книжные стены. – А оказывается, в ваших подземельях даже книга – всего лишь редкий экзотический товар.
– Ну, я только за себя говорю, – смутился видящий. – Работа у меня такая.
– Он бандит, – веско уточнил Игнат. – По совместительству – ясновидящий.
– А я, к примеру, люблю книги, – сказала Ксю. – В Карфагене много ученых – из тех, кто спасся. Шаманы – они тоже как бы ученые.
– «Как бы» – это ты верно подметила, – пробормотал Змей. – Может, Учитель и прав. Не заслуживаем мы никаких знаний. Они только мутят нам мозги, дают иллюзию знаний, но не делают, по сути, ни умнее, ни уж тем более добрее.
Хозяин подбрасывал в печку топливо. Змей сначала был уверен, что печка тоже топится книгами. Однако хозяин поддерживал огонь кусочками какого-то горючего материала, вроде рубероида. Источник света, напоминавший масляную лампу, тоже до конца не был понятен. Но хозяин, видимо, неспроста звался Учителем и человеком был знающим. В том числе что где найти в его родном городе.
Засвистел, закипая, чайник на печке. Хозяин, кряхтя, поднялся с кресла, отправился на кухню, шаркая растоптанными валенками, вернулся с охапкой разношерстных кружек.
– Угощайтесь! – предложил он. – Есть чай, кофе из старых запасов, сахар. Одному человеку за жизнь не съесть того, что заготовлено на целый город. А еще – вот.
Он снял с полки и поставил на журнальный столик пыльную бутылку.
С благодарностью пили самый настоящий растворимый кофе с самым настоящим сахаром. Еще был настоящий коньяк – сохраненный неимоверным усилием воли этого несчастного человека. Все это было похоже на сон: странный дом с книжными стенами, настоящий, теплый. Настоящая еда, какая бывает только в воспоминаниях людей, помнивших «прежнее время». Возможность ночлега, который хозяин предложил сам, – то, что было так важно перед марш-броском в неизвестность. Не хотелось думать, что за утепленным окном с армированными скотчем стеклами начинается ад.
– Может, пойдете с нами? – наивно предложила Ксю. – Мы хотим добраться до вершины. Если вам станет тяжело – то, может, дождетесь нас в каком-нибудь безопасном месте…
– Более безопасного места, чем здесь, мне не найти. – Учитель улыбнулся. – Да и не дойду я – силы не те. Я же давно не знаю ничего, кроме нескольких окрестных кварталов. Кроме того, знаете… – Он снял очки, протер стекла краешком пледа, глядя на огонек печи: – Я настолько свыкся с мыслью, что я один, что уже не смогу жить среди людей. За эти годы я пришел к пониманию того, о чем читал у философов, но долго не мог понять, принять для себя. А теперь понял: человек всегда в одиночестве. Толпа вокруг, друзья, даже родные – все это лишь дымка, за которой он прячется от реальности. А реальность проста и печальна: на свете есть только ты один. И даже мира вокруг, если уж совсем честно, тоже не существует. Одно лишь бесконечное одиночество…
– Да-а… – тоскливо протянул молчавший до этого Полковник.
Все с удивлением поглядели на него, ожидая продолжения, но так и не дождались. Неизвестно, принял ли он близко к сердцу слова Учителя или это был просто спонтанный всплеск красноречия. Полковник все больше погружался в себя, почти не напоминая того властного человека, привыкшего распоряжаться чужими судьбами. Даже жаль его становилось, несмотря на все причиненное
