К облегчению Кэй, Элл не помнила почти ничего из своих долгих мытарств, начавшихся внутри горы. Убаюканная бормотанием духов левой стороны, она если что и восприняла, то обрывками, будто сквозь сон, и последним было то, что Ойдос привела ее «в эту комнатку с жесткой кроватью». Тут они выпили по чашке шоколада, и Ойдос показала ей рог.
– Она пообещала мне, что ты, Кэй, придешь за мной, – сказала Элл. – И сказала, что рог будет мой. Она правду сказала?
Кэй завернула его в шерстяное одеяло и дала сверток сестре.
– Нам пора уходить отсюда, – сказал Флип, поправляя фитиль фонаря. – Скоро начнет светать.
Рассвет. Когда Рацио отправит к горе свои аэростаты.
Сердце Кэй дернулось.
– Флип, до того, как Ойдос… до того, как я пришла сюда, у нас было что-то вроде военного совета. Когда Вилли и Фантастес повезли меня к Рацио, они говорили, что он поможет мне найти Элл, что он поможет мне найти папу. Но он совсем не этого хочет. Он сказал, что возвращается в гору. Он забирает с собой Вилли и Фантастеса, Ойдос и Онтоса, и все причины забирает. На рассвете из сада должны полететь сто воздушных шаров. Рацио разозлился на Гадда и хочет с ним драться.
Когда прозвучало это последнее слово, пальцы Флипа попали в огонь. Отчаянно выругавшись, он уронил фонарь, и тот погас. Тьма упала на них мгновенно, окутала целиком.
– Кэй, – сказала Элл. – Мне страшно.
– Не бойся, – ответила Кэй, снова сжимая руку сестры. – Флип, что не так?
– Нельзя позволить ему отправить аэростаты. Это ловушка. Все это здание окружено рыскунами. Я большую часть дня потратил на то, чтобы проскользнуть через оцепление и попасть в катакомбы, и мне только случайно это удалось. Я не понимал, зачем их сюда пригнали, но теперь мне ясно, зачем: Гадд знает о намерении Рацио и хочет его остановить. Тем путем, каким я сюда проник, мы выбраться не сможем: все четыре выхода из катакомб тщательно охраняются.
Говоря, Флип пытался наладить фонарь, но без толку. Он поставил его наземь медленно, с тихой выразительностью, понятной всем троим.
– Я вижу выход, – сказала Элл. – Он там, где звезда.
Вероятно, она показывала пальцем, но в темноте Кэй не сразу поняла, о чем она говорит. Но потом заметила на противоположной стене белого туннеля слабое световое пятнышко. Размером с ладонь, не больше, оно по очертаниям было пятиконечной звездой. Флип, сидевший в туннеле на камнях, увидел его мгновенно и, вскочив, пошел к ближнему концу прохода. Девочки, осторожно перебравшись через нижний ряд кладки, двинулись за ним.
– Двадцать минут назад этой дырки не было, – сказал Флип. Он ощупывал ровное звездообразное отверстие в тонкой каменной стенке над алтарем.
– Может быть, ее проделал звук рога? – спросила Кэй. – Он был такой громкий – с потолка тут посыпалось что-то, я видела.
– И увидим на рассвете, как звезду зажжет восток, – продекламировал Флип. – Да, возможно.
Кэй замерла. Это было тут, в воздухе – она чувствовала, – на рассвете… звезду…
Папа. «И скажи маме, что у нас всегда есть и будет Париж».
Но у Флипа было на уме совсем другое. Он поставил для удобства ногу на каменный алтарь, пригнулся и запустил в отверстие два или три пальца – явно искал что-то.
– У нас в горе есть такая дверь – ей не одна тысяча лет, и открывается она…
Он сделал, что надо было. Часть стены за алтарем распахнулась, как дверь, на двух огромных железных петлях. Воздух понесло сквозь проем в маленькое помещение, где в тусклом свете показалась винтовая лестница, ведущая вверх. Флип повернулся к девочкам, протягивая руки.
– Сердце, взмой! – промолвил он, улыбаясь.
Они стали взбираться. Кэй казалось, что ее сердце – отбойный молоток, пробивающий дорогу из грудной клетки. Париж. Она пощупала карман, где лежала маленькая красная книжка. Если понадоблюсь, сообразишь, где меня найти. На верху лестницы Флип ударился бы головой о крышку люка, не будь она откинута. Над люком, вперяя в темноту, откуда они поднимались, взгляд громадных глаз с расширенными, как у опиомана, черными зрачками, стоял Онтос. Когда они выбрались из люка, расположенного в самом центре его возвышения посреди сада, он притронулся к рогу в руках у Элл, и из дальних глубин его океанических глаз всплыла улыбка.
Он тоже его услышал.
Надо же – услышал посреди всего этого, подумала Кэй, быстро оглядев происходящее вокруг. У каждой из ста комнат первого этажа по периметру сада имелась стеклянная дверь. Перед каждой дверью – вымощенная кирпичом или камнями площадка. Над каждой из ста площадок причины держали на привязи огромный тепловой аэростат. Все аэростаты были одинаковы: небольшая квадратная плетеная корзина на двоих-троих пассажиров, небольшое кольцо металлического снаряжения и громадная шарообразная оболочка – все оболочки насыщенного темно-синего цвета, какой сапфир приобретает вечером. Вокруг сновали причины – проверяли тросы и канаты, загружали в корзины все необходимое, готовились к отлету: небо уже бледнело, до рассвета оставались считанные минуты.
В этот момент от одного из краев сада донесся громкий крик. Ответный крик раздался на противоположном краю. Кэй попыталась найти глазами источник сначала на одной, потом на другой стороне, ее взгляд метался туда-сюда, руками же она крепко держала сестру, прижимала ее к себе. С площадки ровно посередине стены, напротив главного входа в Дом Двух Ладов, один из воздушных шаров начал подниматься в воздух. Духи-причины на нем – двое – махали всем руками. С противоположной площадки тем временем взлетал другой аэростат.
– Мы опоздали, – сказала Кэй.
– Может быть, мы ошиблись, – промолвил Флип. – Может быть, все будет отлично.
– Как может все быть отлично, если Рацио и все духи Общества возвращаются в гору? – сказала Кэй. Это, в сущности, не был вопрос. Она оглядывала лица в саду, ища Рацио, Вилли, Фантастеса. Наконец увидела в одном из углов всех троих. Они стояли вместе и наблюдали за отлетом.
Кэй схватила Элл за руку, и они вдвоем помчались через сад. На сей раз никто не пытался преградить ей путь. Они с Элл огибали столы и стулья, неслись через затейливые насаждения кустов и маленьких деревьев и добежали до угла как раз в тот момент, когда Рацио собирался войти в одну из дверей.
– Наша юная подруга, – сказал он Вилли и Фантастесу. – Я же говорил, она вернется, когда захочет есть.
Кэй не было дела до его насмешек.
– Рацио, – сказала она. Серьезность ее тона
