– Значит, запланированное отступление? – И я в упор посмотрела на Адраса.
Темный, улыбнувшись мне, произнес:
– Катрина, мое нежелание рассказывать вам эту историю основано лишь на опасении, что вы фактически эллара, а светлые берегут своих женщин от подобных историй.
А вот это уже удивило.
– То есть в деле замешана женщина, – мгновенно догадалась я.
Адрас едва заметно улыбнулся, отпил глоток вина и, задумчиво разглядывая, как свет, преломляясь, отражается в хрустальных гранях бокала, произнес:
– Темные редко познают любовь. Нам доступны страсть, желание, наслаждение от обладания…
– Гхм! – раздраженно призвал к порядку Эдогар.
Однако, словно не заметив этого, Адрас так же задумчиво продолжил:
– Но любовь, чувство абсолютного единения с той, под чье дыхание невольно подстраиваешься, чьи мысли являются отражением твоих собственных… – Он перевел взгляд на меня и тихо добавил: – Недостижимая мечта.
Принц Мрака помолчал, вновь переведя взгляд на собственный бокал, и тихо продолжил:
– Любовь – дар, самый бесценный для любого из детей Ночи. И потому, когда в сердце сына Ночи распустился огонь любви, старейшины приняли решение о спасении моего народа.
Что?!
– В смысле? – совершенно ничего не понимая, спросила я.
Вновь глянув на меня поверх бокала, Адрас объяснил:
– Принц Ночи полюбил женщину высшего.
Что ж, после этого я… промолчала. Потрясенно глядя в свой бокал и надеясь найти там хоть какой-то ответ на тему: «До какого гоблина надо было быть настолько тупым, чтобы позариться на женщину одного из тех, кто запросто взял и целую планету уничтожил исключительно из-за оскорбления своих тонких тщеславных чувств!» Нет, определенно после этого у меня даже тени сомнений в том, что мы завоюем Тэнетр, не осталось. Их в принципе и так особо не было, но теперь-то…
– В вашем мире любовь ценится меньше? – вдруг поинтересовался Адрас.
– Ценится?.. – переспросила я. – Власть – это ответственность. Ответственность за свой народ, за благополучие зависящих от твоего правления людей, за наследие предков. Любовь?.. Несомненно, дар… – Отголоском боли мне вспомнились серые глаза Динара, я подавила это воспоминание и продолжила: – Но у всего есть своя цена. И если ценой выступают жизни близких и тех, кто зависит от тебя… Да о какой любви может идти речь, если на кону миллионы жизней?!
Выпив вино почти до дна, я честно призналась:
– В моем мире «старейшины» или иные власть имущие приняли бы совершенно иное решение. Такое, после которого упомянутый принц Ночи, если уж был настолько безголовым, мечтал бы исключительно о воссоединении этой самой головы с телом. Секунд так двадцать… Или сколько там в целом умирают темные?
Мне не ответили, за моим круглым столом царило ошеломленное молчание, а темные, равно как и светлые, смотрели на меня откровенно потрясенно. Я могла бы взглянуть не менее потрясенно в ответ, особенно если учесть то, что мне уже было известно и о светлых, и о темных, но какой смысл? И едва рабыня вновь наполнила мой бокал, я задала всего один вопрос:
– Истинный Тэнетр уничтожен?
Адрас молча склонил голову.
– Помянем, – мрачно сказала я, делая большой глоток вина.
И, не пьянея ни капли, посмотрела на ту сверкающую модель Тримиана, созданную главой Ледяного братства, что все еще светилась. Это, конечно, больше был не крест миров. Увы. Теперь мы имели лишь верхнюю и нижнюю планеты. И проблему. Еще пока не явную, но являющуюся лишь вопросом времени. Потому что, насколько я поняла, высшие не терпят ничьих попыток сравняться с ними в их божественной силе. А начало всей этой застольной беседы уже недвусмысленно давало понять, по крайней мере мне: кесарь – бог.
И не то чтобы я была крайне сведуща в теологии, но, боюсь, мои выводы абсолютно верны. И, подозвав жестом одну из рабынь, я, мило улыбаясь, приказала:
– Доставить в мою спальню двести – двести пятьдесят тарелок, так же не буду возражать против примерно ста бокалов и, пожалуй, парочки бутылок вина. В конце концов, полагаю, именно парочка бутылок вина придаст семейному скандалу как минимум оттенок грандиозности, вы со мной согласны?
Рабыня выразить согласие не посмела, как, впрочем, и возразить хоть в малейшем.
Я же, вооружившись пером и бумагой, переданными мне по моей просьбе Эдогаром, начала с главного:
– Светоносный Экхатар, по какой причине вы вмешались во внутренние дела Снежного дворца?
* * *К тому моменту, как появился кесарь, я уже допивала вторую бутылку вина, вольготно устроившись на нашей, увы, совместной постели. Рядом с ней ровными стопками высились заготовленные для скандала тарелки, белые, судя по виду фарфоровые, если тут, конечно, есть фарфор. По другую сторону от все той же кровати таким же образом высились хрустальные, искрящиеся от сияния зажженных свечей бокалы. Да, я была во всеоружии.
– Я вижу, – ледяным тоном уведомил меня кесарь.
– Я рада! – ответила, салютуя ему бокалом.
Великий Араэден сопроводил это мое действие пристальным взглядом злых суженных глаз и начал медленно расстегивать пуговицы на от чего-то мокрой рубашке. А я, выпив, вновь наполнила свой бокал из бутылки, что продолжала держать в правой руке, и мило улыбнулась супругу.
– Итак, – произнес император, делая шаг к сидящей мне, – я вижу, нежная моя, ты воистину жаждешь… побеседовать.
Выразительно обвела бокалом окружающее пространство, после чего кивнула и сделала, между прочим, абсолютно обоснованное заявление:
– Нам конец!
Кесарь остановился, несколько странно поглядев на меня, после чего, вновь возобновив как движение в направлении постели, так и неторопливое расстегивание собственной рубашки, с нескрываемой иронией поинтересовался:
– И чем же обосновано твое заявление, нежная моя?
Пьяно еще раз отсалютовав императору, громко возвестила:
– За нового… – Тут я подумала, что кесарь определенно не новый.
Решила исправиться и начала было:
– За молодого…
Вспомнила про то самое пафосное торжество в честь его трехсотлетия, которое всеми королевствами праздновали в прошлом году, и поняла, что тоже не подходит.
– За становление нового… – С этой фразой тоже было что-то явно не так.
Молча выпила еще глоток вина, вздохнула и спросила:
– Мой кесарь, что вам известно о высших?
Араэден подошел, снял с себя расстегнутую уже рубашку, после – сапоги, затем поднялся на постель, прошел по ней и опустился передо мной. Сел, молча отобрал у меня бокал, сделал глоток и спросил:
– Что ты имеешь в виду, испуганная моя?
– Испуганная? – растерянно переспросила, глядя, как кесарь делает еще глоток из моего бокала.
– Именно, – подтвердил император, движением головы отбрасывая на спину влажные платиновые волосы. – Ты пьяна, но в твоих глазах ни намека на безрассудство, ты пытаешься говорить громко, но практически шепчешь, и язык… Кари Онеиро, звезда моего сердца, ты говоришь на оитлонском, а значит, опасаешься быть услышанной кем-то, кроме меня. Что напугало тебя, нежная моя?
Я хотела ответить, но почему-то мысль зацепилась за совсем иное.
– Кари Онеиро… – проговорила я. – Черная звезда, разделившая эту планету на две части…
Несколько поморщившись, кесарь тихо произнес:
– Разделившая мою жизнь на до и после.
Под его внимательным взглядом я
