Дасти была старым коккер-спаниелем Фила, и за неимением собственной собаки я обходился ей. После прогулки я вернулся домой и уселся за стол, чтобы написать стихотворение для кентавриды. Я до сих пор помню первые строки:
Если б я был ястребом,Слал бы тебе письма,Шутки бестолковыеВетром в облаках.Если б я котом был,Ходил бы за покупками.Был бы я собакой,Косы б тебе плел.Был бы я медведем,Приносил дрова тебе,Следил за очагом твоим,Раздувал огонь.Если б я верблюдом был,Мусор выносил тебе.Был бы я лисой,С тобой бы говорил…Дальше было еще много довольно дурацких четверостиший, но что поделать – в тринадцать лет я был настоящим романтиком и никогда не встречал красавиц, подобных ей. К тому же времени у меня было в обрез. Ладно, вот вам еще немного – мне понравилось, как я закончил стихотворение:
Если б я был тигром,Я бы пел тебе.Если б я был мышью,Я бы пел тебе.Если б я был рыбой,Я бы пел тебе…Вечером я вернулся к Филу, чтобы снова выгулять Дасти. Фил заперся в комнате и работал; под дверью стояла тарелка с давно остывшим ужином. Его родители более-менее привыкли к причудам сына, но все равно беспокоились, равно как и моя мать беспокоилась по поводу моей «антисоциальности» и порой в самом прямом смысле подкупала Фила и Джейка, чтобы те брали меня с собой гулять. Я поспешил успокоить родителей Фила, объяснив, что у того серьезный и сложный проект, взял собаку и поводок и отправился на улицу. Когда я вернулся, было уже темно, но Фил так и не вышел из комнаты.
Не объявился он и на следующее утро; лишь после полудня раздался звонок:
– Все готово. Приходи.
Голос его звучал кошмарно.
А выглядел он еще хуже. Глаза красными кратерами зияли на бледном лице – настолько бледном, что стали отчетливо видны даже мелкие веснушки. Фил, словно дряхлый старик, едва волочил ноги и, судя по всему, испытывал боль во всем теле.
– Идем, – сказал он.
– И думать забудь. Ты до «Лапена»-то не дойдешь, – это был магазинчик на противоположной стороне улицы, торговавший сладостями и газетами. – Выспись, ради бога, а уж потом пойдем.
– Нет, идем сейчас, – Фил откашлялся, издавая такие же звуки, как двигатель машины моего отца зимним морозным утром.
Он взял металлический тубус, в котором когда-то хранились теннисные мячи. Я хотел взглянуть, но Фил не позволил.
– Увидишь все вместе с ними.
В тот момент он казался каким-то другим, не таким, как обычно.
Мы кое-как доковыляли до Ван-Кортланд-парка. Фил не мог идти быстро, и на это ушел почти весь вечер. Должно быть, он несколько часов просидел в одной позе, и теперь затекшие конечности противились любой физической активности. То и дело он останавливался, встряхивал руками и ногами и, пока мы добирались до парка, ему стало полегче.
Говорил он по-прежнему мало, и прижимал тубус к груди так, будто это был бесценный трофей или спасательный круг.
Кентавры ждали нас у камня. Мальчик заметил нас с холма и помчался к нам, крикнув родителям:
– Они идут!
На полпути он вдруг засмущался и повернулся обратно к родителям. Руки мужчины-кентавра были сложены на груди, а шкура кентавриды была покрыта темными влажными пятнами – погода портилась, приближались тучи. Они встретили нас молча.
– Я принес, что обещал. Вот, смотрите, – сказал Фил.
Кентавры осторожно приблизились, стараясь не пугать Фила. Тот открыл воздухонепроницаемый тубус, извлек скрученный лист бумаги и попросил кентавра подержать за конец.
– Видите? Вы вот здесь. А вот так вам нужно идти, чтобы попасть в Мексику.
Вытянув шею, я увидел роскошный акварельный рисунок дубовой роши, выполненный в мельчайших подробностях. Нарисован был не только наш камень, но и сущие мелочи вроде птичьего гнезда на самом высоком платане. Я не мог сказать, какие птицы там жили, но был уверен, что Фил знает наверняка. А вот сами кентавры были изображены схематично; мальчик был меньше родителей, и только. Они казались мне фишками в настольной игре.
Мужчина-кентавр не мог скрыть замешательства.
– Очень красиво. Вне всякого сомнения, очень красиво. Но я не вижу дороги.
– Подождите, это не все, – ответил Фил. – Возьмите бумагу с обеих сторон, – он протянул весь рулон кентавру. – А теперь держите, раскручивайте потихоньку и идите вперед по дороге. Просто идите!
Кентавр медленно пошел вперед, не сводя глаз с рисунка. Не успел он пройти и нескольких шагов, как воскликнул:
– Она движется! Движется!
Его жена и сын – и я – бросились к нему, чтобы посмотреть. Мне отдавили ноги, но это был сущий пустяк. Акварельный рисунок изменился, но совсем чуть-чуть. Теперь стала видна тропа, по которой шли кентавры – та же самая, по которой мы ходили в рощу и обратно. Кентавр полушепотом повторил:
– Она движется…
– И мы тоже, – заметила его жена. – Эти фигурки движутся вместе с нами.
– Не всегда, – голос Фила звучал заметно громче и увереннее. – Поверните налево и сойдите с дороги, и посмотрите, что будет.
Кентавр сделал как было сказано, но фигурки не шелохнулись, будто укоряя его за то, что он сбился с пути. Когда кентавр вернулся на тропу и сделал несколько шагов, фигурки снова двинулись за ним, скользя по листу как магнитные игрушки, которые были в ходу в те времена. Только теперь я заметил, что в хвосты нарисованных кентавров вклеены настоящие волоски – гнедой, темно-гнедой и серый.
Изумленный кентавр повернулся к Филу, не выпуская из рук бумагу.
– И на этом листе проложен весь наш путь? Нам лишь нужно следить за нашими… марионетками?
Фил кивнул.
– Смотрите внимательно, и не ошибетесь. Я устроил так, что они доведут вас до городка Ногалес в Техасе – это на самой границе с Мексикой. Дальше сами сообразите, – Фил устало, но твердо посмотрел в волевое бородатое лицо кентавра. – Путь неблизкий, почти две тысячи миль. Уж простите.
– Нам случалось совершать и более долгие путешествия, – кентавр расхаживал туда-сюда, с восхищением следя, как фигурки на бумаге повторяют его перемещения, – и без помощи такого замечательного проводника. В жизни не видел ничего подобного, – пробормотал он, остановился и вновь обратился к Филу. – Человек, мудрый настолько, чтобы создать подобную вещь, должен понимать, что мы будем благодарны ему до скончания дней. Спасибо.
Фил пожал кентавру руку.
– Главное – будьте осторожны. Держитесь в стороне от автомобильных дорог. Я специально проложил путь так, чтобы вам не пришлось идти по шоссе. И не потеряйте картинку – другой такой вам не найти!
Забравшись на камень, Фил мгновенно уснул. Кентавр, как показалось, тоже задремал стоя, как обычный конь, а мальчик помчался собирать остатки желудей в роще. Я принялся декламировать кентавриде свое стихотворение, пока она не запомнила его наизусть.
– Никогда его не забуду, – сказала она. – В последний раз для меня сочиняли стихи еще на греческом – древнегреческом, на котором теперь
