Да, Мадлен. Приняв человеческий облик, Суини присутствовал на церемонии прощания с ней здесь, в соборе. Он разыскал и прочел ее книги, герои которых так же затерялись во времени, как и он сам. Она была добра к нему, и ее доброта была сильнее безумия.
Мэйв стояла у холста, протирая сонные глаза испачканными краской руками.
Картина вышла на славу. Мэйв удалось передать буйство перьев и полупрозрачность распахнутых в полете крыльев. Она решила, что сможет написать серию подобных картин.
– Кажется, у меня получилось то, о чем ты всегда просил, – сказала она по телефону Брайану, своему агенту. – Проявить амбиции, выйти из зоны комфорта, все такое.
– Да, но почему птицы?
– Это не натюрморт и не пейзаж, если тебя это беспокоит.
– Да нет, я не беспокоюсь… Пришли мне пару снимков текущих работ. Я попробую подыскать место, где их выставить. Если не выйдет, будем считать, что у тебя случился период куриных мозгов.
Это была не та похвала ее фантазии, какую Мэйв рассчитывала услышать, но и этого было достаточно. Теперь она могла спокойно писать картины, а энтузиазм – дело наживное.
Она всем нутром чувствовала позывы творить и видела образы будущих картин. Собрав карандаши и альбом, она отправилась в город делать наброски.
Суини сидел на скамейке в Центральном парке и выщипывал из рук перья. Перед тем, как перья начали появляться, он несколько дней чувствовал возвращающееся безумие. Он хорошо знал, что это такое. Его кожа зудела, и если дело было не в проклятых перьях, то, несомненно, в безумии.
Вот уже целую вечность нестерпимый зуд под кожей означал либо приступ безумия, либо рост перьев. Со дня наложения проклятия прошли сотни лет, но жизнь – долгая штука, как и проклятия.
Суини даже подозревал, что проклятия куда более долговечны.
У ножек скамейки ворковали и прыгали голуби, изредка поглядывая на Суини блестящими глазами. Суини ковырялся вокруг пера ногтем, пока не убедился, что хорошо подцепил. Перо выходило медленно, с кровью. Когда оно вышло, Суини тяжело вздохнул и выбросил его на землю. Голуби кинулись врассыпную.
– Могу вас понять. Меня тоже эта дрянь раздражает.
Суини принялся вытаскивать другое перо, торчавшее из кожи на локтевом сгибе. Выщипывание перьев не могло ни предотвратить превращение, ни замедлить его, но Суини было необходимо чем-то занять руки.
– Проклятье ждет меня! – процитировал он Теннисона.
Под ногтями образовалась кровавая кайма, пальцы тоже покрылись запекшейся кровью.
Это было правдой. Проклятие вновь и вновь настигало его, словно бесконечное наказание за грехи. Временами он становился безумен, временами превращался в птицу, но глупцом Суини не был. Он знал, что превращение неизбежно. Колокол ударит, и кожа стянет его кости, он согнется и примет облик птицы.
– Но даже перед лицом неизбежности не стоит ей покоряться и поднимать лапки кверху[59], – Суини посмотрел на барахтающихся в грязи голубей.
Кто-то мог бы сказать, что упорство Суини – корень всех его нынешних бед, и почти в любой день Суини бы с этим согласился. В остальные дни его согласия и не требовалось, ведь за него наглядно говорил его птичий облик.
Если ты спокойный и уравновешенный человек, тебя вряд ли станут превращать в птицу и насылать безумие.
– Ребята, а вы правда птицы? Самые настоящие? – спросил Суини у собравшейся у ног стаи.
Голуби помалкивали.
Колокол ударил, призывая прихожан в храм, и между ударом и его отзвуком Суини превратился в птицу.
Когда Мэйв отвлеклась от альбома, закат уже окрасил манхэттенский пейзаж в ярко-алые и пурпурные тона. Она плодотворно поработала и собрала достаточно материала, чтобы начать писать серию картин. Вытерев заляпанные ладони о холодную ткань джинсов, она решила взять еды навынос – своих любимых китайских паровых булочек – и отправиться работать домой.
Когда она поднялась, перед ней пролетела птица. В ускользающем дневном свете ее оперение казалось радужным и воистину прекрасным. Птица выглядела совершенно потусторонним существом…
– Ох, черт, опять! – на дереве Мэйв увидела не птицу, а человека, пытающегося угнездиться на слишком тонкой для себя ветке.
Мэйв зажмурилась, отдышалась и вновь открыла глаза. Ничего не изменилось. Голый мужчина. На дереве.
– Ну ладно. День был долгим, ты ничего не ела, в голове у тебя одни птицы. Иди домой, – скомандовала себе Мэйв, тем не менее включая камеру телефона. – А когда ты отдохнешь, то снова взглянешь на снимок, и вместо фотографии голого мужика увидишь фото птицы.
Если бы.
Суини наблюдал за тем, как женщина отложила кисть. Взяла телефон, посмотрела на него, запустила руку в волосы и потрясла головой, затем убрала телефон и снова вернулась к холсту. Эти действия она повторяла в произвольном порядке все время, пока Суини сидел на пожарной лестнице за ее окном.
Он заметил, что она сфотографировала его, и хотел знать зачем. Люди, которые обращали на него внимание, обычно не придавали значения его превращениям, отворачивая голову, отводя глаза и ускоряя шаг. Большинство людей в принципе его не видели. Эта женщина точно видела. Превратившись в птицу, он легко смог проследить за ней с воздуха. Суини предполагал, что эта женщина, использовавшая вместо шпильки для волос художественную кисть и склонная разговаривать сама с собой, расхаживая взад-вперед по квартире, тоже могла быть безумна.
Сейчас, насколько он мог судить, она была вполне вменяема. Она писала картину. Суини расправил крылья и взмыл к холодному, но такому спокойному звездному небу.
В центре холста был изображен мужчина, из кожи которого лезли перья.
«Брайан будет в восторге, когда я ему об этом расскажу, – подумала Мэйв. – “Помнишь ту серию картин, против которой ты возражал? Так вот, я решила, что туда нужно добавить птицу-оборотня”. Ну да».
Впрочем, картина вышла удачной. Фокус на неожиданном превращении, вокруг – городской хаос.
Превращение было шоком. Одной из тех вещей, в которую не поверишь, пока не увидишь своими глазами, и даже тогда не перестанешь сомневаться. Нечто невозможное, невиданное.
Быть может, это – связующее звено, которого не хватало ее серии картин.
Фантастические птицы, словно сошедшие со страниц сказок и средневековых бестиариев, пернатые беглецы из легенд и мифов, затерянные в современном городе, который отвергает их существование.
Да, это она и нарисует. Если получится, эта серия работ выйдет воистину впечатляющей.
Мэйв уселась за компьютер и разыскала множество изображений гарпий, василисков, фениксов и жар-птиц. Как вышло, что существует столько историй о мертвых мстительных женщинах, возвращающихся в наш мир в облике призрачных птиц, но при этом ни одной о мужчинах? Не то чтобы Мэйв считала, что видела привидение, и уж точно не пыталась обосновать появление человека-птицы псевдонаучным гаданием по книгам, но найти ответ было бы неплохо.
«Можно подумать, ответ тебя успокоит, – подумала
