Суини раскрыл клюв и ринулся в многообещающую высь.
Башни волшебников всегда находятся под мощной защитой, а наибольшим могуществом обладают волшебные слова силы. Слова, произнесенные волшебником при сотворении заклинаний, сами по себе пронизаны магией, и их отзвуки повторяют заклинания до тех пор, пока не угаснет звук.
Слова не просто повисают в воздухе – сила притягивается к силе, и старые заклинания тянутся друг к другу, словно давние любовники. Связь между ними уже не столь прочна, они уже не искрят и не сверкают, как в секунду произнесения, но стереть их полностью невозможно. Они собираются вместе, и в этих союзах рождается новая магия.
Ронан был волшебником уже много столетий, а то и тысячелетий – гораздо дольше, чем Суини был птицей. Он покинул Ирландию на корабле, который нельзя было назвать иначе как старой калошей, в окружении множества голодных, босых соотечественников. Узы проклятия потянули Суини за ним.
Спустя много лет после прибытия в Америку, магия оплела башню Ронана, словно сказочный терновник, и обеспечила ему защиту от вторжений, покой и одиночество. Башня была средоточием силы и, будто песня сирены, манила Суини, потерянного в своих поисках.
Суини трижды облетел башню, затем еще трижды, и еще, желая расплести магические путы. Но проклятие, как обычно, никуда не делось.
– Сколько у тебя готовых картин?
– Пять.
– Сможешь написать еще пять, а лучше семь?
– Зачем?
– В «Заливных лугах» согласны выставить твои работы, но мне кажется, что они слишком хороши, чтобы выставлять их среди других полотен. Было бы здорово, если бы у тебя хватило картин на персональную экспозицию.
– Когда нужно будет их закончить?
Услышав ответ Брайана, Мэйв поморщилась и с грустью вспомнила потерянный альбом с многочисленными зарисовками. Тем не менее она ответила:
– Место хорошее. Я успею.
– Отлично. Перешлю тебе их контактные данные.
– Так вот как выглядит этот твой голый птицемужик? – Эмилия разглядывала первую картину в серии, на которой был изображен превращающийся в птицу человек. – Неудивительно, что ты видишь его на каждом шагу. Он красавчик!
– Обычно он появляется в облике птицы.
– Какая разница, он все равно хорош! А эта часть тела у него действительно такого размера?
Мэйв фыркнула.
– Ладно, как увижу его в следующий раз, передам твой номер телефона.
Эмилия рассмеялась, но при этом подозрительно покосилась на Мэйв.
– А остальных существ с картин ты тоже видишь?
Эмилия перешла к самому свежему полотну, изображавшему василиска среди стендов на «Неделе моды» в Брайант-парке и обратившихся под его взглядом в камень моделей.
– Если бы я на самом деле встретилась с птицей, способной взглядом превращать людей в камень, мы бы с тобой сейчас не обсуждали привлекательность птицечеловека и не жрали эфиопскую еду, – Мэйв взглянула на Эмилию. – А, понятно, ты не всерьез. Просто проверяешь, не спятила ли я окончательно.
– Не думаю, что ты спятила. Просто перед выставками ты всегда забываешься. А этот твой рассказ о птице, превратившейся в голого парня…
– Да, согласна, звучит странно. Но не волнуйся, я не собираюсь открывать в Нью-Йорке филиал Клуба наблюдателей за фениксами.
– Звучит как что-то из «Гарри Поттера». Ты случайно волшебников в городе не встречала? Не считая тех, что любят размахивать в метро своими «волшебными палочками»? – Эмилия состроила кислую мину.
– А ты еще удивляешься, почему я редко выхожу из дома.
– Значит, никаких волшебников?
– Никаких.
В Нью-Йорке были волшебники. Буквально повсюду. Боевые маги меняли историю за игрой в быстрые шахматы. Хрономанты крали секунды у поездов метро. А онейроманты, которых в городе было великое множество, воплощали сны в реальность.
Даже волшебник, наложивший проклятие на Суини, в ходе сотворения заклинаний, наложения чар и превращения одних предметов в другие по их собственной воле или вопреки ей, следил за городским транспортом.
Несмотря на то, что Ронан все время был здесь, поблизости, Суини не собирался просить его снять проклятие. Лишь в самом крайнем случае волшебники соглашались развеять собственные чары. Магия, которую они практиковали, всегда противоречила энтропии. Она была способна не только восстановить порядок из хаоса, но и искажать естественные законы природы. Так, назло физике, человека можно было превратить в птицу и наоборот.
Может показаться, что для превращения нужно всего лишь произнести заклинание и сотворить непонятные пассы руками, но это не так; магия требует усилий и воли. Когда же заклинание наложено, его нелегко обратить. Но волшебники отказываются снимать проклятия не потому, что это невозможно.
Просто для этого требуется куда более сильная магия, чем та, что подвластна им.
В квартире Мэйв повсюду были птицы. На стенах были развешены коллажи из наклеенных одна поверх другой фотографий – бесконечные, напоминающие творения Эшера спирали и каскады крыльев невиданных птиц, что никогда не летали вместе.
Подаренная Брайаном скульптура разбавляла собой коллекцию подвижных птичьих скелетов, чьи тонкие хрупкие кости изображали всевозможные стадии полета.
Кости самой Мэйв болели так, будто и у нее резались крылья.
Холст перед ней был огромен, шести футов в высоту и в полтора раза шире. Таких масштабных картин Мэйв прежде не писала. На картине стая скворцов летела в грозовом небе.
Среди скворцов были и другие крылатые существа. Мстительные, призванные грозой и призывающие грозу. Эринии.
Милостивые.
Разрушительные, будто молнии, они терзали нью-йоркский пейзаж.
Кисти рук Мэйв скрючило спазмами, но она с горящими глазами продолжала наносить все новые яркие мазки на холст.
Как ей самой казалось, она заканчивала картину в приступе безумия. Она никогда не писала ничего подобного, но мышечная память диктовала ей, куда добавлять штрихи. Покалывание в голове подсказывало, что она все делает верно, точно. Адреналин в ее теле бушевал, и Мэйв не могла ни есть, ни спать, ни даже сесть, пока не закончила работу.
Безумие? Пожалуй. Окрыленное, триумфальное безумие.
В нью-йоркском небе творились странные вещи. Суини привык к необъяснимым небесным феноменам, и не считал себя единственным существом, способным обращаться в птицу.
Но теперь в Центральном парке поселилась стая жар-птиц, а целая туча жаворонков щебетала по-китайски на колокольне собора святого Патрика.
Однажды ему показалось, что он увидел феникса, но мог спутать его с чересчур ярким закатным солнцем.
Волшебство творилось там, куда его не звали, и все оно было пернатым.
Возникло оно отнюдь не само по себе.
Суини перелистал альбом – не потерянный, как считалось, в поезде, а аккуратно украденный из сумки. Ему просто хотелось знать, как она его видит.
Оказалось, что ни на одном наброске его нет.
Однако страницы альбома были полны магии. Она таились в штрихах, тенях, линиях. Суини не знал, было ли это волшебством в привычном понимании, но чувствовал в рисунках силу – быть может, достаточную, чтобы снять проклятие.
– Значит, мне тебя не переубедить? По-прежнему не хочешь прийти на открытие? – спросил Брайан. – Мэйв, посетителям наверняка хотелось бы обсудить с тобой твои работы, и
