К тому же жутко хотелось по нужде.
Тома нащупала дверь в стене, осторожно вышла в коридор, пытаясь понять, где выход. Впрочем, все оказалось довольно легко. Вот, кажется, комната хозяйки – из-под закрытой двери льется мягкий белый свет. Не спит? Или темноту не любит? Вот – широкая комната с очагом, где уложили Дыма, а за ней уже и сени с ведром у выхода и, собственно, выход.
Дым!
Тома, забыв обо всем на свете, кинулась к топчану, на котором лежал любимый. Дым спал и дышал ровно, жар и испарина пропали. Хвала Царице-по-крови. Тома сжала ладони спящего. Вспомнился разговор после самой первой их шальной ночи.
– Со мною рядом быть опасно, – сказала она Дыму, села и прислонилась к стволу яблони, под которой они любили друг друга. – Я – летописица, а знаешь, чем мы платим за право увековечивать чужие жизни? Тем, что у нас никогда не будет своей. В полный сосуд ничего не нальешь. Я могу лишь наблюдать и сохранять на память, но не творить. Наверное, поэтому женщинам и запрещают становиться летописицами. Все, кто рядом со мной, все, кто могли бы стать частью моей жизни, либо просто уходят, либо…
Дым сгреб ее в объятия.
– Летописица, говоришь? А знаешь, кто я? Я – самый обычный боец. Встал на защиту своей земли. Вся моя жизнь – война, и каждый день, каждый час для меня, как последний. Мои сестра и братья – мертвы, друзья – либо мертвы, либо ходят по краю вместе со мной. Вот она – моя жизнь! И ты хочешь испугать меня своими стеклышками?
Тома наклонилась и поцеловала его в губы.
– Ты только вылечись, – прошептала она и бросилась наконец во двор.
На обратном пути свет из-под двери хозяйки струился уже зеленый. Тома задумалась. Похожим образом светятся стеклолеты, когда в них вдыхаешь жизнь. По-человечески вдыхаешь, в полную силу, а не так, как сегодня… Только у них сияние – синее. А огнекамни Бадса полыхают алым – словно костер горит. И крови на них больше надо…
Но такого, как сейчас, Тома еще не видела.
Сияние тем временем чуть изменилось – стало ярче, изумруднее.
«Может, она тоже летописное стекло делает, да у нее не выходит, как надо? – подумала Тома. – Сказал же староста, что Нила – невезучая. Я бы могла ей помочь…»
Тома осторожно взялась за ручку, приоткрыла дверь.
Лекарка Нила склонилась над круглым деревянным столом у окна, посередине которого стояла белая, будто соляная пирамидка. А из нее торчали продолговатые стеклышки – похожие на Томины стеклолеты, только тоньше и с более острыми краями. И светились они зеленым – мягко и ярко в то же время.
Нила, не замечая ничего вокруг, один за другим смачивала их кровью из рассеченной ладони. Ее бледное лицо, озаренное зеленым светом, казалось совершенно потусторонним. Светлые волосы разметались по плечам. Губы беззвучно шевелились.
Что же она делает?
И в этот миг за окном зашелестело. Словно по сухой земле крупные капли дождя ударили. Или града…
Нила вскинула голову, бросила взгляд в окно, а затем – мгновенно – на Тому. Гостья даже пикнуть не успела, не говоря о том, чтобы отшагнуть в темноту. Нила смерила ее взглядом.
– Проснулась? Хорошо. Идем быстрее.
После чего сгребла зеленые стекла в карман фартука и бросилась на улицу.
Тома поспешила за ней, мало что понимая. Во дворе лекарка первым делом опрокинула два ведра воды, стоящие здесь, видимо, для мытья рук, посуды и прочего. Затем проделала то же самое с ведрами, расставленными на огородике, где, впрочем, мало чего росло. Тома бестолково озиралась. Самое время поливать рассаду, ага…
Нила метнулась в сарай, выбежала с двумя увесистыми молотками, полыхнувшими на миг зеленым. Один сунула в руки Томе, другим ударила по бортику акведука, тянущегося вдоль домов. Грохнула раз, другой… Кирпич разбился, вода хлынула на дорогу, полилась во двор.
– Вперед! На улицу! – скомандовала она Томе, снова лупя по несчастному акведуку, уже в другом месте. – Опрокидывай все ведра, тазы с водой, какие увидишь. И бей акведук! Молоток сдюжит.
«Она сумасшедшая», – моргнула на лекарку Тома.
Не невезучая, у которой все из рук валится. А сумасшедшая, которой, кажется, необходимо все рушить.
– Не понимаешь? – выдохнула Нила. И схватила что-то с земли.
Маленький камушек, с виду обычный, но… Тома огляделась. Такие камушки усеивали всю дорогу. И двор.
И Тома поняла, что шелестело за окном недавно. В один миг она поняла все.
– Стой, не надо! – крикнула она Ниле, но та уже чиркнула себя ножом по ладони и окропила камень кровью.
Камень засветился изнутри алым светом, начал увеличиваться, но Нила швырнула его под струю воды, где он с шипением угас.
Во второй ладони Нилы в который раз сверкнуло зеленое.
– Бегом! – рявкнула она на Тому.
И Тома бросилась крушить акведук.
Она знала, что будет дальше. Видела не раз – правда, с другой стороны.
Сначала Бадс обходился парой-тройкой лазутчиков, которые расставляли заряженные огнекамни вокруг села, капали на них кровью и убирались подальше. Камни быстро разрастались и брали поселок в огненное кольцо. Огонь, в свою очередь, вмиг разбегался, выгоняя людей на улицы, охватывал деревянные дома, сухую солому, посевы…
А потом заходили воины Бадса.
И все же многим селянам удавалось спастись, какие-то дома вообще оставались нетронутыми, кому-то удавалось сбежать или отсидеться, да и лазутчики иногда попадались. Тогда Бадс придумал машину, способную забрасывать огнекамни и мешочки с кровью за сотни шагов.
Тома увидела очередное ведро возле добротного крыльца и с грохотом опрокинула. Тут же загавкала собака. Выглянуло из окна удивленное лицо односельчанина Нилы – старика с торчащими седыми космами.
– Просыпайтесь! – заорала Тома и для верности грохнула молотком о стену. – Просыпайтесь и поливайте все водой! Скорее!
Стена дрогнула. Старик показал ей кулак.
А она помчалась дальше, крича и разбивая кирпичи в бортике акведука – поддавались они на удивление легко, хотя казались крепкими. Молоток каждый раз мягко пульсировал зеленым. Она стучала в стены и двери, опрокидывала ведра, сонные люди ругались.
Бадс взял бы этот поселок голыми руками. Насколько могла судить Тома, защитников здесь почти не осталось. Многие дома стояли пустые и заброшенные, как и говорил староста. Все, кто мог – или ушел на войну, или сбежал. Царица-по-крови! Оставшиеся люди, скорее всего, сдались бы Бадсу в обмен на жизнь. Но тогда Бадс не был бы Бадсом.
Сколько же камней насыпалось. Сам все оживил? Или нашел желающих, искренне готовых, как и их командир, раз за разом выжигать душу? Принуждением тут ничего не добьешься.
Она разбила очередной кирпич.
– Ты что творишь? – раздался женский визг.
Из покосившегося дома, казавшегося пустым, высунулась толстая растрепанная тетка в полураспахнутом халате. В руках она держала кочергу.
– Разливайте воду! – заорала Тома. – Здесь сейчас все загорится! Быстрее!
– Ты что мелешь такое? Ты
