Затем он угодил в мясной ряд, где громоздились пересыпанные солью куски козлятины и сладковато пахнущие потроха. Сегодня он мог кутить и купил свинину с медом. Мясо изжарили вчера, и старое масло горчило – но Квадима это не волновало. Он проглотил все и облизал липкие пальцы.
Толстяк запретил падальщику входить через передние двери, Квадим скользнул в заваленный хламом двор на задах дома. Знают же, гиены! Знают его здесь.
Льняная штора в дверях сразу откинулась, и показался слуга в алом хитоне.
Сортор желал потрясти всех: даже тех, кто приходит через черный вход. В серебряных чашах с маслом плавали огоньки. Тусклый свет едва освещал зал, а дым расчертил потолок копотью – зато стены украшали вполне пристойные фрески.
– Жди здесь. – Слуга остановился перед пыльным занавесом. – У хозяина важная встреча, а после я спрошу, примет ли.
Ну-ну. Квадим что-то не заметил охраны, которая сопровождает важных шишек. В другой день он бы ждал, но не сегодня: как знать, когда голоса вернутся?
– Я пойду к Трике́ю с Устричной улицы. – Падальщик стал шумно собираться, хлопать себя по карманам, ничего ли не забыл.
– Господин занят. С чем ты явился?
Господин? Ха! Назвал бы еще патрикием.
– А вот это не твое дело, приятель. Я расскажу твоему хозяину – или сразу Хромому Трикею.
Квадим ну точно слышал, как со скрипом проворачиваются мысли слуги. Побеспокоишь зазря – хозяин спасибо не скажет, упустишь выгоду – и толстяк спустит шкуру.
– Жди здесь, – повторил слуга.
– Только недолго! – уже в спину ему крикнул Квадим.
Сортор ждал его за круглым столом, что покоился на трех массивных львиных лапах. Необъятное тело скрывала хламида с вышитыми по подолу волнами – толстяк в ней казался даже больше, чем был на деле.
– А-а-а, мой добрый небогатый друг! – Торговец елейно улыбнулся. – Что же тебя привело? Слышал, у тебя кое-какие неурядицы?
Что это, откуда ему знать про голоса? «Болван! – выбранил себя Квадим. – Это он про дом, про твой проклятый дом». После всего, что случилось за ночь, он позабыл, что скоро окажется на улице.
– Я мог бы помочь, если ты намерен…
– Не намерен, – отрезал Квадим. – У меня ковер династии ас-Саада́т. Ты знаешь, что это значит. Состояние, купец. Целое проклятое состояние. Но у меня его никто не купит.
Толстяк сделал вид, что ему неинтересно.
– Саадат? Пф-ф!
– Есть… приметы, – медленно ответил падальщик. – Золотая краска, там есть золотое шитье. Так умели только в Старом Царстве. Еще плетение, это уже могли повторить, но так цепляли нити при Саадатах. Главное – краска. Даже сейчас не потускнела.
– Осторожно. Ты сам-то – веришь в то, что говоришь?
Вкрадчивый голос звучал из-за спины. Волоски на шее у Квадима встали дыбом. Дыхание демона оказалось влажным и холодным, как зима.
Сортор не изменился в лице, и падальщик тоже не стал оборачиваться. Коли купец ничего не видит, хорош же он будет, если начнет зыркать по углам.
– Есть еще… признаки, – запнувшись, продолжал Квадим. – Подбор цветов, рисунок. Тогда решили, что изображать людей грешно, заместо стали вышивать животных. Все можно повторить. Ну, кроме краски. Но вместе все – это ковер Саадатов. Я точно говорю!
– Где он? – Купец лишь слегка подался вперед.
– Я что, дурак, тащить его сюда? – Квадим ухмыльнулся, и демон обошел стол. – Чтобы ты меня тут и порешил?
– Вот так ты обо мне думаешь? После всех лет? – Сортор покачал головой. Лицо его, впрочем, осталось неподвижным. – Как мне его увидеть? Откуда он взялся?
– Увидишь, если покупать будешь, – отрезал Квадим. – А не захочешь, не купишь, всего-то. Откуда взялся, не твое дело. Вот так.
Голос торговца звучал, как расстроенная лира:
– Сколько?
Одним махом, а? И пусть они все идут в пекло!
– Тысяча, – хрипло выдохнул Квадим.
Купец долго теребил медную булавку на плече. Водил по столу толстым пальцем.
– Согласен. Если это Старое Царство. – Три подбородка смялись в кивке. – Я хочу увидеть его сам. Но если обманешь, ты потеряешь не…
Демон скривился, и Квадим скривился вслед за ним.
– Хромой Трикей не будет угрожать, – слово в слово повторил он за чудищем. – Пожалуй, приоденет да выведет на пару старых семей.
Толстяк будто гниющую сливу надкусил. Когда Квадим оставил его и шел обратно пустым гулким коридором, демон обогнал бедняка.
– Ты же не думаешь продать ковер, мой мальчик?
Свет масляных ламп падал на старое серое лицо. Само время смотрело из черных глаз, и воздух вдруг стал неподвижным. Падальщик едва не задохнулся, когда все вокруг замерло.
«Какой я тебе мальчик?» – хотел он спросить. Демон оскалил бурые зубы – и все сразу пришло в движение. Дрогнули огоньки ламп, шаркнули Квадимовы сандалии. Падальщик глотал воздух и не мог надышаться.
Демон исчез. Он и не ждал ответа.
Запруженный народом Длинный рынок заставил страх немного отступить. Все спешили по своим делам, Квадим жадно впитывал краски и звуки города. Над кутерьмой, поверх склона, царило огромное беломраморное здание. Окруженный колоннами, квадратный храм продувался ветрами, наверняка в нем полно солнца, воздуха, а жрецы день-деньской распевают гимны.
Падальщик не жаловал храмы, никогда еще не заходил внутрь. «Может, хоть в храм он не сунется? Нет. Он явится в дом бога, как в любой другой».
– Пять кувшинов масла по цене трех! В твой рост, горожанин! Слышишь? Пять по цене трех!
Да будь ты проклят, мне и одного не надо! Квадим со всей силы отпихнул зазывалу.
Страх пронзил Квадима насквозь, прямо вдоль хребта – потому что падальщик услышал свой голос:
– Смотри, куда прешь! – а потом вдруг: – Пять? Да у тебя масло, небось, все испортилось!
– Никак нет, горожанин…
А у того уже фляжка, по бронзе бегут чеканные атлеты. Квадим хотел прижать руку ко рту, но пальцы стали непослушными, точно сырое мясо. У него за спиной кто-то тихо и мерно дышал, задняя сторона шеи покрылась мурашками.
– …никак нет, горожанин. Ты сам попробуй! Торговцу нужно сбыть масло, вот и все дела.
Квадим подавился и захрипел, когда фляжка пролила масло в рот. Женщина с черной козлиной головой смотрела ему прямо в глаза, витые рога ее были холодны, и на них поблескивал иней. Иней блестел и на губах ее лона.
– Сколько? – прохрипел падальщик.
– Тридцать ставров, горожанин. Да ты смотри, какие кувшины! – Зазывала указал на пузатые амфоры, они в самом деле были в человеческий рост, а по объему даже превосходили человека.
Квадим вздрогнул, когда онемевшие пальцы вдруг полезли за пазуху.
– Тридцать за пять кувшинов? Обманываешь, малец! Где ты меня обманываешь?
Гнилье!.. Гнилой плотью несло так, что падальщик зажмурился. Когда он открыл глаза, носильщики заносили последний кувшин в его хибару. Толстый бригадир чихнул. За три дома рыбак снова кормил костер навозом, и рабочий не привык к таким запахам.
– Хозяин с вами расплатился, – заявил Квадим.