Проклятье, да у старика нож!
Квадим едва успел перехватить запястье торгаша. Где-то внизу тяжело затопали охранники.
Второй рукой он схватил калеку за шею. Давай же! Дохни, бесы бы тебя взяли! Дохни, старик! Но близость смерти придала торгашу сил. Тот царапался и кусался. Кровь текла из рваной раны на лбу, падальщик совсем ничего не видел. Но одной рукой крепко держал горло, а другой – руку с ножом. Ему стоило труда вывернуть калеке запястье. Со всей дури он стукнул старика головой в переносицу. Воспользовавшись мгновением слабости, Квадим повернул руку так, что нож нацелился торгашу в бок. А потом навалился всем весом.
Темнота. Возня.
Потом старик как будто обмяк, и пальцы стали липкими от крови.
Ты обнял смерть, сказал Азмир Многорукий, – но время теперь текло вспять, отсчитывало мгновения до события, которое еще должно случиться. Губы игрока шевелились, выговаривая: туам ли ннахйа.
Затем Квадим упал во тьму, густую и непроглядную, как внутренности гроба. В бездне томилось… нечто: к далекому свету тянулись тощие руки с острыми когтями – но пока что они застыли в муке. Тварь еще не могла пошевелиться. Она была так близко, Квадим различил черные волоски на тыльной стороне ее ладоней. Еще он видел лицо – как две капли морда Бледного Типа, но высохшая и с пустыми глазницами. Так вот ты какой на деле? Когда не дух, не видение, а сам Тип, во плоти – вот какой?
Боги!
Дверь с треском распахнулась.
Квадим швырнул в нее тень – пригоршню мрака родом из того мира. Снова провал. Должно быть, он как-то избавился от охраны? Потому что вынырнул из теней уже дома. В ушах звенел его собственный крик. Падальщик скрючился на полу как младенец.
Кое-как Квадим встал.
Может, демон его спас, но толку-то? Как знать, если он ничего не помнит? А что, если старик выжил? Если его ищут и теперь прочесывают город? А может, ничего и не было, все просто кошмар?
По лицу падальщика стекла струйка крови.
Проклятье… Проклятье, проклятье! Он заметался от стены к стене.
Квадим давно не пил: с тех пор, как стал шутом патрикия – верней, всего лишь раз, для представления «пьяный проповедник», такие штуки не повторяют. Но сейчас он просто должен выпить. Иначе сойдет с ума! Падальщик держал кувшины в подполе – подальше, чтобы не было искушения – и теперь начал осторожно спускаться. Перед глазами плыло. Прежде чем шагнуть вниз, он нащупывал перед собой каждую ступеньку.
Конечно, тряпка его уже поджидала.
Семь обезьян… Боги, да будьте вы прокляты! Семь обезьян вооружились кривыми ножами, они пинали хромого старика и приплясывали.
Квадим привалился спиной к стене и сполз на пол. Падальщик пил, пока кровь не застыла и тогда сковала его лицо сухой коркой. Он провалился в сон, яркий и страшный, где была тьма, а по нему ползали мухи, залезая в уши и в нос. Он задыхался, просыпался и вновь впадал в забытье.
В редкие минуты, когда Квадим приходил в себя, он вновь лакал вино, прямо из горлышка кувшина.
Еще он вспоминал дом – последнее место, где был счастлив. Мальчишкой он взбирался на откос, и оттуда смотрел, как Великая Река несет мимо зеленоватые воды. Кружево теней успокаивало. Белые кубики домов, залитые солнцем поля и дымок над летними очагами во дворах.
– Да у тебя жир вместо мозгов, вот что, – говорил Петрас. – Светлая же голова, с такой бы горы свернуть, а ты!.. – и он махал рукой.
Бесов пройдоха, из всех торгашей падальщик только о нем и жалел. Хоть бы и потому, что старьевщик оказался прав.
Он думал, во всем виновата нищета. Это из-за нее он обирает мертвецов и живет, сбывая краденое. Из-за нее ест, воруя, – и быстро скрывается в толпе. Это из-за нищеты он день за днем видит, как режет друг друга пьяная матросня, дерутся за места шлюхи, а юноши с глазами влажными, как у газели, спрашивают, ищет он удовольствий или продает.
Кабы Квадим не видел резню… Ведь были, были дни, когда солдаты узурпатора не зарубили родителей, он не бежал и не скрывался. Дома царило спокойствие. Жаркое солнце. Мать одевалась так ярко, как все женщины Царства. Боги, она не успела даже поседеть, когда ее убили!
Дома.
Земля за морем, за временем, по ту сторону смуты.
Последний раз, когда он был счастлив.
Соль и лишайник. Здесь ими покрыт каждый камень.
В предательских скалах Панайона повисла водяная взвесь, даже солнце в ней казалось бледным и маленьким. Осенним. Квадим пытался определить по солнцу время, но вскоре забросил это занятие. Есть что-то пострашней, чем заблудиться в скалах.
Например, сойти с ума.
Как знать, может, он уже тронулся? Он вправду безумец, если подался в Панайон после всего, что вокруг творилось.
Падальщик долго, наверное, полдня просто сидел перед ковром. Ни ел, ни пил – лишь всматривался и искал подсказки. Глупец, говорил он себе, глупец из глупцов. Но продолжал следить. Надеясь, что тряпка подаст ему знак или скажет, как дальше быть.
Все оставалось, как вчера: обезьянки вооружились кривыми ножами, прыгали и приплясывали. Временами он проваливался в сон и были ему видения одно страшней другого, а потом произошла перемена, которую он не углядел. Может, клевал носом, а может, такие перемены и нельзя заметить? Бесовки карабкались по скалам, а внизу, у подножия плескалось море. Он сразу узнал мать. Та была в ярком платье, вышитом виноградными лозами, и держала за руку черноволосого мальчишку. Обезьянки лазали по камням, а над ними, словно боги, проступали в небесах мать и сын.
Квадим сразу понял, что от него нужно.
Он прошел еще немного, когда открылось море – не тот голубой платок из залива Накатты, а серое, пенное и жадное. Падальщик скривился и начал спускаться.
Что там, найдет еще одну вещицу, чтобы загнать на черном рынке? Бледный Тип начал повторяться, подумал он.
Вместо этого Бледный Тип просто ждал его. Внизу, у самой кромки прибоя.
Он был одет в лохмотья, остатки некогда царских одежд. Когти на слишком длинных для человека ногах вцепились в покрытые влагой камни. Морщинистая морда казалась еще старше в блеклом свете.
– Я здесь. Ну что, доволен теперь? – спросил Квадим.
Тонкая щель рта растянулась в усмешке.
– Я ожидал услышать гнев вместо благодарности.
В голосе сквозила насмешка и что-то еще, что-то очень опасное. Плевать. Квадим шагнул навстречу демону.
– Зачем ты меня притащил? Ну?!
– Притащил? А зачем ты притащился, едва я позвал?
Вопросы на вопрос. Падальщику это совсем не нравилось. Он рявкнул:
– Это ты, ты выполнял желания! В самом паскудном виде, самом… – Волна ударилась о скалы, окатив его ледяными брызгами. – Я знаю, чего тебе надо. Да. Знаю! Я видел тебя там, в темноте!
– Если
