Я дышу изо всех сил. Но меня одной не хватает на нас двоих. Я – мы – все глубже погружаемся в черное ничто, из которого вынырнули в подземной лаборатории. Лю уже там, далеко. Она настойчиво тянет меня за собой. Просто потому, что мы – одно целое.
Я еще успеваю осознать, что рядом с нами останавливается машина, водитель выходит и смотрит на нас пораженно, с брезгливым интересом, с гадливой жалостью и почти со страхом – так, как на нас почти всегда смотрят люди по эту сторону забора. Водитель достает телефон, что-то нервно говорит в него, а дальше я уже вовсе отключаюсь. Словно бегу куда-то вслед за Лю в кромешной темноте. И никак, никак не могу сестру догнать.
Мое сознание отвыкло от объективной реальности. Многие дни – недели, годы в моем субъективном восприятии – меня будто бы бесконечно окунали в мутно-розоватую жидкость ванн для опытов, чтобы ход времени для моего тела обратился вспять, кололи холодными иглами, чтобы изменить мои гены, я едва выплывала из беспамятства и погружалась в него снова.
Белая солнечная палата. Идут первые дни с тех пор, когда я окончательно пришла в себя. Я пока еще плохо осознаю, что со мной произошло, и от слабости часто проваливаюсь в зыбкое полубессознательное состояние. Ко мне регулярно приходят родители, они прилетели из своих заграниц. Пару раз приходил Дима, каким-то образом он меня нашел. Рассказал, что обратился в полицию после того, как мы больше суток не выходили на связь. А вот Лю со мной нет. Вместо нее – огромный отек с левой стороны моего тела. И швы. Врачи говорят, что это настоящее чудо: моя сестра-близнец скончалась от легочной недостаточности, а меня едва успели спасти. Операция по разделению меня и моей мертвой сестры длилась несколько часов. Я потеряла очень много крови и только чудом осталась жива. Я очень слаба, но мои органы функционируют нормально.
Теперь у меня полный комплект органов в единоличном пользовании. Только левой ноги не хватает. Доктора уверяют, что я смогу научиться ходить с протезом. И что, возможно, если с моим здоровьем все будет в порядке, я даже смогу когда-нибудь родить ребенка. Здорового и красивого. Такого, как все… почти все.
У меня в палате есть телевизор, и когда я чувствую себя немного лучше, то смотрю новости. Там много говорят про дело доктора Симакова, которого судят за опыты над пациентами. Он признан невменяемым. Журналисты называют его маньяком и «вторым доктором Менгеле». Однажды в новостном выпуске даже показали его лабораторию – как выяснилось, там, конечно же, никто ни разу так и не воскрес, не поднялся из жутких кафельных ванн. Люди просто умирали. А он с упорством глубоко помешанного раз за разом возобновлял попытки отмотать вспять время, изменить роковой генетический набор. Сумасшедшие попытки, практически бессмысленные с научной точки зрения. Но он пытался снова и снова, потому что на втором этаже интерната вот уже шестнадцать лет жила его дочь.
Я давлю на кнопку пульта. Не хочу больше все это слушать. Открываю рот, чтобы поделиться своим нежеланием с Лю – и в бессчетный раз смотрю на пустоту на подушке слева. Всю жизнь я делилась всем – ну, почти всем, если вспомнить про Диму, – со своей второй половиной. С частью себя. Я никогда не знала, что значит быть одной.
Одиночество.
Всю необозримую глубину этого слова я осознаю лишь теперь. Я всегда хотела жить, как все обычные люди. Рожденные в одиночестве, даже если у них есть братья или сестры, идущие по жизни в одиночестве, даже если у них есть любимые и семья. И я это получила. Теперь я навсегда предоставлена лишь самой себе. Навсегда одинока. Как и все-все вокруг.
Оксана Ветловская
Чучело-мяучело
– Мяучит, – сказала Марина, встав на пороге комнаты и переминаясь с ноги на ногу.
– Мяукает, – меланхолично поправил ее Кирилл, отбиваясь от полчищ зомби на мониторе.
– Мяучит, – упрямо повторила Марина. – Ну Кирь, а…
Кирилл мотнул головой и остервенело застучал разболтанной клавишей мышки.
– Киииирь, нуууу… – заныла Марина.
Босс зомби – оторванная челюсть, вытекшие глаза, куски плоти отлетают при каждом резком движении – размахнулся и мазнул рукой наотмашь, по центру экрана. Картинка моргнула и покрылась кровавыми потеками.
– Да черт! – Кирилл отшвырнул мышку и откинулся в жалобно скрипнувшем кресле. – Ну пара минут, а!
– Киииирь… – донеслось из коридора – Марина отступила вглубь, понимая, что провинилась. – Ну Киииирь…
– Ну ладно, ладно, – пробурчал он, выключая компьютер. Что-то подсказывало ему, что спасательная кампания затянется надолго.
Котенок прибился в подвал позавчера – если судить по истошному мяуканью, которое начало доноситься оттуда в четверг вечером. Кирилл с Мариной как раз ужинали, когда первый вопль заставил их вздрогнуть и прекратить самозабвенное воркование.
– Мяучит, – именно тогда Марина в первый раз произнесла это слово.
– Мяукает, – рассмеялся Кирилл. Испуг прошел, и он с азартом стал ковыряться в салате, выуживая оттуда куски курятины. В любой другой момент он бы получил от Марины по рукам за такую эгоистичную разборчивость – в любой другой, но не сейчас. Его жена была озабочена совершенно другим.
– Мяучит, – обиженно сказала она. – Мяукает – это когда по-другому. По-взрослому. А котята мяучат. Жалобно. С просьбой помочь, – уточнила с намеком.
Кирилл сделал вид, что не слышит. Он прекрасно понимал, что от просьбы полезть в подвал за котенком его отделяет всего лишь пара опрометчиво сказанных фраз. Нужно было срочно сменить тему – и он сделал это весьма удачно, подхватив хихикающую и игриво сопротивляющуюся Марину с табуретки и потащив в спальню.
Этой ночью – да и утром тоже – о котенке они больше не вспоминали.
В пятницу им тем более не было дела до того, что происходит в подвале: сначала работа, затем традиционные пятничные посиделки с друзьями в любимом суши-баре, потом затаривание продуктами на выходные в круглосуточном супермаркете – закупки в слегка подвыпившем состоянии отличаются глупым хмыканьем, закидыванием в тележку всякого ненужного, как станет ясно позже, барахла, забытым пин-кодом от карты и прочими дурацкими мелочами, которые приводят к тому, что по приходе домой пакеты с покупками швыряются в коридоре, а сонные тела едва-едва доползают до кровати. Так что если кто в пятницу и мяукал, то слушателей у него не было.
И вот сейчас, в полдень субботы, у котенка снова прорезался голос. Он орал так истошно, словно его пожирали живьем подвальные крысы. Марина ходила за Кириллом хвостиком, делая жалобные глаза.
– Нет там крыс, – ответил он на незаданный вопрос и демонстративно сел за компьютер.
Однако поиграть всласть ему не удалось – и вот он уже ищет одежду попроще, которую не жалко вымазать в старом полузаброшенном
