- Аль’Шанта, мне нужно кое-что узнать, - более настойчиво заговорил Каладиус вновь. - Это очень важно. Пожалуйста, ответьте всего на один мой вопрос.
Узник продолжал лежать неподвижно, быстро и неглубоко дыша, так что воздух клокотал в отбитых внутренностях и со свистом выходил из сломанного носа. Он, не отрываясь, смотрел на склонившегося над ним мага, хотя, скорее всего, просто не в силах был повернуть головы.
- Клянусь вам, аль’Шанта, если вы скажете мне то, что я хочу услышать, я добьюсь от императора смягчения вашего приговора. Вас казнят усекновением головы, как и подобает казнить людей вашего происхождения. Клянусь...
Какой-то странный звук зародился в истерзанном горле купца, и Каладиус не сразу понял, что это - смех. Всхлипывающий, булькающий, почти рыдающий - но смех. Поначалу маг решил, что узник просто сошёл с ума, но тот вдруг раззявил свой изорванный, беззубый рот. Отчаяние словно ударило Каладиуса под дых: у аль’Шанты больше не было языка...
***
Уже в десять часов утра кварталы Золотого Шатра огласились непрекращающимся барабанным боем и истошными звуками труб. Все, от мала до велика, отлично знали, что это означает. Наверное, Шатёр был единственным городом в мире, где самую широкую, одну из самых центральных площадей города (конечно, лежащую вне пределов стены, отделяющей мир избранных от черни) именовали Эшафотной. В дни, подобные сегодняшнему, даже это широкое пространство, которое в обычные дни было наводнено торговцами, не могло бы вместить всех желающих увидеть казнь.
Недвижимость на Эшафотной площади была одной из самых дорогих в нижнем городе. Но квартиры в домах, ежели когда-то и продавались, то тут же расхватывались чуть ли не вместе с руками. Правда, это касалось лишь тех квартир, чьи окна выходили на площадь. Счастливые домовладельцы в такие дни продавали места у окон желающим поглядеть на казнь иной раз и за серебряную корону - опять же, в такие дни, как сегодня. Во время обычных казней цена была, конечно, в десять, а то и двадцать раз ниже.
Казнь должна была состояться в полдень, и к этому времени, без преувеличения, добрая половина города стремилась попасть к месту её свершения. Понятное дело, такое количество людей не могла вместить никакая площадь, так что основной массе только и оставалось, что заполонить все прилегающие улицы и улочки, чтобы хоть почувствовать себя причастными к свершающемуся действу, если уж не поглядеть на него.
Озверелая от натиска толпы стража, стоящая сплошной стеной, то и дело тыкала в толпу тупыми концами копейных древок. В ответ летели проклятия и плевки, что, учитывая состояние здоровья значительной части собравшихся, могло иметь плачевные последствия для солдат. Большинство стражников замотали нижнюю часть лица тряпицей, оставив открытыми лишь глаза и уповая на то, что на сей раз сифилис, или какая другая зараза их минуют.
Раздолье было лоточникам и карманникам. И те, и другие самым бессовестным образом вытягивали сбережения из карманов зевак, только первые делали это куда артистичней вторых. Чего только не предлагалось собравшемуся люду - и толчёные зубы эллорских драконов, помогающие при мужском бессилии, и невероятных размеров чёрный жемчуг, который пачкал руки сажей, а сам был не более, чем дешёвой стекляшкой. Предлагали нетупящиеся ножи, эссенции вечной молодости, качественные подштанники, которые специально шились для императорской армии, но по страшному блату достались торговцу с честными глазами. И это, конечно, кроме всевозможных лакомств, воды, вина, мяса и других яств, способных скоротать ожидание зрелища.
В общем, было видно, что население Шатра крайне любило подобные мероприятия, находя в них своеобразную отдушину от своей серой, унылой жизни. Кроме того, ничто так не бодрит, как созерцание ближнего, которому ещё хуже, чем тебе. И надо отдать должное императорам Саррассы - они всегда давали то, чего так алкал народ. Хлеб и зрелища, зрелища и хлеб - опираясь на эти два глиняных столпа, колосс империи вполне уверенно пробирался сквозь многие и многие века.
За четверть часа до полудня с новой силой взревела медь нагревшихся на солнце труб, возвещая появление императора и его свиты. Словно судорога прошла по многоликой толпе - все устремили лица в сторону широкой улицы, ведущей со стороны Койфара, по которой и должен был прошествовать августейший повелитель. С удвоенной силой заработали древками стражи, расчищая проход процессии.
Выход императора был эффектен, словно он с триумфом возвращался из тяжёлого похода, а не направлялся к месту казни своих подданных. Каждый из приближенных правителя стремился быть не просто здесь, но быть на виду, ведь никому не хотелось, чтобы на него пала тень подозрения. Наверное, единственными, кто открыто демонстрировал свою неприязнь происходящему, были Кол и Каладиус. На их вытянутых лицах за милю читались раздражение и гадливость. И это несмотря на то, что лошадь Каладиуса шла бок о бок с лошадью Малиллы, а Кол двигался хоть и чуть поодаль, но тоже в первых рядах.
Император выглядел благодушным и довольным. Он благосклонно кивал своим верноподданным, иногда даже приподнимая руку в приветствии. В ответ летели здравницы и восторженные крики, глаза людей горели неподдельным восторгом. Самое интересное, что значительная часть собравшихся даже не представляла, по какому поводу и кого здесь сегодня казнили. Большинство простолюдинов связывали это с пожаром в порту, но объяснения выдвигались самые разные и невероятные. Ясно было лишь, что казнят каких-то очень уж провинившихся преступников, а это значит, что чернь ждёт занимательное зрелище.
Заняв место на специальной деревянной ложе, пристроенной к одному из зданий на постоянной основе, император кивнул распорядителю казни. Тот воздел к небу церемониальный жезл, обитый кроваво-красным бархатом, и громко возвестил:
- Его императорское величество, солнцеликий властелин и император Великой Саррассанской империи Малилла повелевает начать экзекуцию! Ввести приговорённых!
Все взгляды обратились в сторону улицы, ведущей к тюрьме. Толпа подалась вперёд, и стражники вновь принялись восстанавливать порядок, не давая запрудить последний путь смертников. Через несколько томительных минут вдали послышался свист, вой и улюлюканье. Это означало, что повозки с осуждёнными приближаются к площади, а зеваки привычно злорадствуют над сидящими в этих повозках, от всей души уповая на то, что они никогда не окажутся на их месте.
Мерзкий шум толпы приближался, чуть опережая самих виновников этого своеобразного торжества. Вот уже даже знатные дамы, сидевшие в той же ложе, что и его величество, хищно подались вперёд, с нетерпением ожидая увидеть повозки с приговорёнными. И они наконец появились - несколько ползущих друг за другом обычных крестьянских телег, жидко застланных соломой, в которые были впряжены флегматично взиравшие на окружающий хаос волы.
Толпа же просто бесновалась. Самые ярые зрители уже даже принимали участие в действе - в несчастных
