– В бога авгуров. В бога предназначения.
– Верно. – Нихима, похоже, удивили познания юноши. – Эл видит все. Он совершенный и абсолютный властитель. Это называется Великим Замыслом. Все, что происходит, идет согласно его замыслу.
– Напомни, чтобы я не забыл поблагодарить его за последние пару месяцев.
Нихим снова усмехнулся.
– Я не сказал, что он в ответе, а сказал, что все идет, как Им задумано. На мир влияет и Шаммелот. Он ведет войну, но в этой войне он не может победить, потому что каждый его ход заранее известен Элу.
Тишина длилась несколько секунд.
– Почему же тогда Эл попросту не уничтожит его, не покончит с этим? Не положит конец его ходам? – сердито спросил Седэн. – То и дело происходят страшные дела. Не похоже, чтобы зло проигрывало.
– Суть в том, что он не проигрывает – он уже проиграл. Ты наблюдаешь его предсмертные судороги. Шаммелот был связан этим миром с войны Творения и тем самым связан временем. Он здесь в капкане и сражается за души этого мира, чтобы те служили ему в его заключении.
– Видно, это ему не слишком удается. Что-то не слыхал я о множестве поклонников Шаммелота, – с сомнением заметил Седэн.
– Речь совсем не о том. В конце времен Эл оставит сей мир, забрав с собой тех, кто отдавал ему свою веру. Без Его защиты этот мир погибнет, и останками его – всего лишь останками – будет вечно править Шаммелот. Те, кто не уйдет с Элом, останутся здесь и волей-неволей станут его рабами.
Седэн молчал – очевидно, переваривал услышанное.
– Не скажу, чтобы мне нравилась мысль, что я не хозяин своей судьбы, – заговорил он наконец. – Если все уже предрешено, если и впрямь существует Великий Замысел, разве у человека остается свобода воли?
– Сказать не могу, сколько раз слышал этот вопрос во времена авгуров, – крякнул Нихим. – По нему существует множество мнений, но лично я уверен, что обладаю свободной волей. Пусть Элу известен каждый мой выбор, пусть даже он создавал меня выбирающим так, а не иначе, это не значит, что выбираю не я. – Нихим вздохнул. – Но возможно, в твоем понимании это не есть свобода воли. Человеку, увы, присуща природная гордыня. Нам хочется верить в свободу, совершенно независимую от планов нашего создателя.
Последовало задумчивое молчание.
– Скажи мне все же кое-что, – попросил немного спустя Седэн. – После падения авгуров… Как ты сумел сохранить веру?
– Я верую в Эла. Я никогда не верил в авгуров, как бы сильны те ни были, – пояснил Нихим. – Можно полагаться на очевидность, на измеримое и предсказуемое. На уверенность в том, что не дает тебе повода усомниться в себе, не вызывает вопросов. Но это не вера. Вера – это нечто большее. Она по определению не может основываться на доказательстве.
Снова молчание.
– Пожалуй, в этом есть смысл. Тут есть о чем поразмыслить, – казалось, Седэн соглашался больше из вежливости.
– Вот и хорошо. Непременно поразмысли над этим, Седэн. Это важно, к какому бы выводу ты ни пришел.
– Чем важно?
– Тем, что, сдается мне, человеку, прежде чем узнать, кто он такой, надобно знать, во что он верит.
Ответа Седэна Вирр не расслышал, но через несколько секунд услышал звук зевоты и следом – смешок Нихима.
– Надеюсь, причина не в моих поучениях, паренек, но у тебя, сдается мне, глаза сами собой закрываются, – заметил он. – Ты бы поспал. Я дождусь смены.
– Не в поучениях. День выдался долгим, – зевая, протянул Седэн. – Но ты прав – я не прочь принять твое предложение, если можно. Спасибо тебе.
Седэн повозился, устраиваясь, и скоро его ровное дыхание слилось с дыханием остальных. Вирр, обдумывая подслушанный разговор, уснул позже. Но в конце концов и его глаза закрылись сами собой, и больше он ничего не помнил до рассвета.
Глава 22
Аша устало отперла дверь своей комнаты.
Закончился всего лишь четвертый ее день во дворце, а все, что она запомнила, слилось в сплошное пятно. Микал оказался безжалостным учителем. Ее каждый день будили до рассвета, чтобы он успел провести урок, прежде чем обратиться к другим обязанностям. Он заставлял девушку зубрить целые тома генеалогий, объясняя, что кровные связи между Домами во многом определяют их политику. Вечерами он возвращался проверять урок и не отпускал Ашу, пока не оставался доволен ее успехами.
Девушка вздохнула. Зубрежка не оставляла ей времени обдумать рассказ Элосьена о Вирре и об убийствах, не говоря уж об исполнении обязанностей писца.
Но изнеможение не мешало благодарности. Чем больше она наблюдала за тенями во дворце – с ними обращались примерно так же, как в Толе, если не хуже, – тем лучше понимала, как ей повезло.
– Ашалия Чедрис!
Услышав свое имя, Аша подняла взгляд. Кроме нее в коридоре был только тень лет двадцати пяти. Он направлялся прямо к ней.
– Я тебя знаю? – спросила Аша, когда он приблизился.
– Шадрехин хочет знать, что нового, – ответил молодой человек.
Аша едва не скривилась.
– Я здесь всего несколько дней!
– И все же тебя назначили представительницей. Ясно, что Страж Севера тебе доверяет, – возразил посланец и, достав из кармана клочок бумаги, протянул ей. – Указания. Как передать нам сообщение, если будут новости.
Аша колебалась: не сказать ли посланцу напрямик, что договор отменяется. Однако она понимала, что этим навлечет на себя упреки, а может быть и насилие, если вспомнить, что ей показывал Эрран. А не зная, что она передумала, Шадрехин не заподозрит, что Страж Севера сообщил ей об атаке на Надзор.
– Спасибо. – Она приняла записку и отвернулась.
– Как только что-нибудь узнаешь, непременно сообщи ему, – тихо сказал тень. – Он очень ждет от тебя вестей.
Когда Аша обернулась через плечо, он уже уходил. Несколько секунд она смотрела вслед посланцу. Быть может, потому что в памяти еще был свеж образ раскачивающихся трупов, от его тона ей сделалось… не по
