«Перестань сопротивляться и расслабься…» — произнес голос.
Но Серафина хотела слышать шорох ветра в кронах деревьев, и звуки музыки, и ласковые голоса…
«Просто расслабься…»
Но Серафина не прекращала борьбу. Она хотела чувствовать на своей коже прохладу туманной ночи и тепло утреннего солнца.
«Доверься мне, кошка, и просто расслабься…»
«Кошка», — сообразила Серафина. Голос сказал «кошка». С ней говорила Ровена, а не черный плащ! Ведьма пыталась подсказывать ей, направлять ее.
Но ведьма была ее врагом. Она нападали друг на друга, обманывали, наносили страшные раны. Правда ли, что Ровена больше ей не враг, что она перешла на другую сторону?
Тут Серафину посетила новая мысль. Она знала, что, несмотря на предательство и многие жестокие поступки, Ровене всегда нравился Брэден.
«Ты даже не знаешь, что такое дружба! — крикнула тогда Ровена сгоряча. — А я видела, что это такое!»
«Она видела дружбу и тоже хочет дружить, — подумала Серафина. — А тут еще я заставила ее пообещать, что она поможет Брэдену защищать Билтмор, если меня не станет…»
Она-то думала, что Ровена была вынуждена чуть ли не против воли пообещать свою помощь, а ведь, вполне возможно, ведьму очень даже устраивал такой вариант. Прикидываясь «леди Ровеной», ведьма делала вид, что ей нравится Брэден. Но что, если он ей действительно нравится? Вдруг она решила избавиться от Серафины, чтобы дружба Брэдена досталась только ей одной? И, может быть, отправив девочку во тьму плаща, Ровена наконец-то убрала соперницу со своего пути?
Для Серафины сердце Ровены было закрыто, но она видела перед собой два пути. Первый: поверить Ровене, перестать сопротивляться и позволить затянуть свою душу в самую глубину черного плаща. Второй: продолжать сражаться за себя в этом водовороте забвения.
К счастью, после предательства Ровены Брэден понял, что людям можно доверять не всегда. А Серафина, наоборот, научилась доверять. Ведь Ровена, несмотря на всю свою вредность, ехидство и неверный характер, все же помогла Серафине поговорить с Брэденом и написать ему послания пеплом у камина. А потом открыла им тайны черного плаща. В конце концов, может быть и так, что Ровена испытывает чувства к Брэдену, но при этом не собирается уничтожать Серафину. Разве это так уж несовместимо между собой?
Серафина не знала ответов на свои вопросы, и от этого становилось еще страшнее. На самом деле сейчас, ни в этом черном водовороте, ни в мире духов у нее не было никаких путей. Не было ничего. Даже если она сможет вернуться туда, откуда перенеслась в темноту плаща, она не обретет ни голоса, ни прикосновений, ни любви. Ей оставалось только стремиться вперед, к неизвестному.
«Доверься мне, — сказала ей Ровена, — доверься мне».
Серафина понимала, что, возможно, никогда уже не вернется в мир живых и не увидит его. Она начала мысленно прощаться с Брэденом и Вайсой. Потом с папашей и матерью, со львятами, с мистером и миссис Вандербильт и со всеми, кого знала. Она сказала «прощай» каждому. Хотелось верить, что, по-своему, она сумела им хоть как-то помочь.
Серафина закрыла глаза и сделала длинный, глубокий вдох, наполнив свои легкие черной пустотой. Потом задержала дыхание, понимая, что это ее последний вдох, так же, как человек, оказавшийся под водой, понимает, что следующий вдох наполнит его легкие водой и окончится смертью.
Наконец девочка выдохнула, и ее сознание перестало сопротивляться происходящему. Плащ засасывал душу Серафины все глубже и глубже в свое бездонное нутро.
Она растворилась в черных складках, которые уже успели утянуть к себе столько душ. Теперь у нее не было ни тела, ни души. Только сознание, вращающееся в бесконечной темнице. Наконец она узнала, что чувствовали Клара Брамс, Анастасия Ростонова, ее мать и множество других жертв черного плаща.
Здесь не было времени и ничего не менялось. Любой момент мог оказаться секундой, за которую падает на пол и разлетается брызгами капля воды, или целым плодотворным годом общения с любимыми людьми.
Серафина ничего не знала.
Не было верха или низа, действия или результата. Ни мягкости, ни жесткости, ни яркости, ни мрака, ни движения, ни чувств, ни голоса, ни прикосновения, ни четких форм, ни красоты, ни любви, ни сострадания.
Ровена заперла ее в черной пустоте.
Глава 40
Серафина подняла веки и не увидела ничего, кроме черноты. Как будто она вообще не открывала глаза.
Из темной воронки сна ее вырвал чей-то приглушенный голос, но, проснувшись, она уже не услышала ни голоса, ни звука, ни движения.
Только чернота.
Она закрыла глаза и снова открыла их. Ничего не изменилось. Такая же тьма.
Но она уже не вертелась в черном водовороте плаща. Она лежала на спине на длинной, прямой, холодной поверхности.
«Где я? — спросила себя Серафина. — Как я здесь очутилась?»
И ответом на ее вопрос пришел звук. Стук в ушах, самый настоящий, самый оглушительный из всех звуков, когда-либо слышанных ею.
Тук-тук.
И больше ничего.
Тук-тук, тук-тук.
Стук ее сердца, биение ее пульса.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Серафина медленно провела языком по сухим, растрескавшимся губам и почувствовала во рту привкус металла. Нет, не металла. Крови, ее собственной крови, текущей у нее по венам и каким-то образом оказавшейся на губах и на языке.
Она хотела откашляться, но вместо этого вдруг яростно вдохнула, втянула в себя огромный глоток воздуха, словно это был самый первый ее вдох. Кровь заструилась по венам, а руки, и ноги, и все тело закололо мелкими иголочками.
«Мое тело… — подумала Серафина, пытаясь осознать случившееся. — Я в своем теле… я жива… я действительно жива…»
Она лихорадочно стала вспоминать, что с ней произошло, но это было все равно что восстанавливать в памяти яркий сон, который тает, едва откроешь глаза.
Девочка сделала глубокий вдох, надеясь по запаху определить, где она.
«Земля, — поняла она. — Вокруг меня сырая, гниющая земля».
Глава 41
Серафина торопливо повернулась в гробу, упираясь руками в холодные, твердые деревянные стенки. У нее мигом вспотели ладони, участилось дыхание. Легкие судорожно сжимались, и от этого становилось еще труднее дышать. Серафину охватила паника. Ее душа воссоединилась с телом. Она была жива — пока. Потому что еще чуть-чуть, и она задохнется от нехватки воздуха.
Серафина заколотила ногами, застучала кулаками. Она царапалась, билась, крутилась и рвалась, но вырваться не могла. Как и в первый раз, доски окружали, давили и стискивали ее со всех сторон.
Она зашипела от отчаяния. После всего, через что она прошла, будет так глупо задохнуться в черном гробу, зарытом на шесть футов под землей. Это неправильно! Это нечестно! Ей хотелось визжать и плакать.
«Прекрати ныть, девочка, лучше сделай что-нибудь
