Раджа смотрел на меня выжидающе.
– Да, отец, – выдавила я.
И поморщилась от собственного тона, который наверняка и от него не ускользнул. Я думала, отец начнет ругаться, но он лишь приподнял мой подбородок:
– Тебе одной я могу доверить такой выбор.
Я хотела вырваться из его хватки и спрятать внезапно заблестевшие глаза, но раджа держал крепко и смотрел понимающе. Наконец он разжал пальцы, опустился на мраморную скамейку под душистым лаймовым деревом и чуть сдвинулся, предлагая мне устроиться рядом, но я осталась стоять. Сесть – значило бы принять этот вынужденный брак. Я же была против.
– Ты всегда сидела на стропилах над святилищем – с тех пор, как сумела впервые туда забраться, – произнес отец на одном выдохе.
Я вскинула голову. В голосе его не было осуждения, лишь задумчивость и… теплота. Я заглянула в его лицо, но не прочла в знакомых чертах ничего, кроме боли и груза прожитых лет.
– Откуда…
– Трудно не заметить, как из архивного зала каждую неделю сбегают учителя. – Теперь отец почти улыбался. – Но я даже не пытался тебе помешать, ибо хотел, чтобы ты знала, хотел, чтобы видела, сколь тяжело бремя власти. – Он замолчал и шумно вздохнул; плечи чуть поникли. – Возможно, я надеялся, что если приоткрою завесу, то ты простишь мне все, чего я вынужден тебя лишить.
Я смотрела на него пораженно. Никогда еще мы так долго не оставались наедине. До сего момента официально я встречалась с отцом лишь раз в год – в свой День возраста. Порой он даже вручал мне подарки. Не то чтобы мне одной… Мои единокровные сестры тоже получали маленькие приятности – гроздья драгоценностей и модные шелка, – но мне всегда доставалось нечто особенное. Благоухающие томики поэзии или трактаты по ведическому праву. Настоящие сокровища. Я надеялась, это потому, что раджа хочет избавить меня от удушающей судьбы моих помолвленных сестер, но в конце концов я не стала исключением.
Он встал и положил руку мне на плечо – словно плитой свинцовой придавил.
– Даже любимая дочь все равно всего лишь дочь.
Я подавила желание отшатнуться. Из голоса отца исчезла теплота, сменившись монотонным холодом, знакомым мне куда лучше.
– У тебя всегда был мужской ум, Майявати. Если в следующей жизни удача дарует тебе другой пол, ты сможешь стать прекрасным правителем.
Дворцовая стража обступила раджу алым полукругом, и он ушел, не обронив больше ни слова. Несмотря на вечернее тепло, я задрожала. Его слова болезненно впивались в кожу. Каждая фраза – шип, от которого не увернуться.
Второй раз за сегодня я очутилась где-то, не понимая, как туда попала. Я шагнула в гарем, и меня захлестнул шквал звуков.
– Чего раджа хотел от тебя?
Я подавила стон. Чувство вины перед юным стражником испарилось без остатка – вот ведь язык без костей. Наверное, следовало напугать его еще сильнее.
Из тени вышла Парвати, моя единокровная сестра, угрожающе – насколько может угрожать некто столь красивый и утомительный – сверкая нефритово-зелеными глазами.
– Ты теперь станешь королевской девадаси[7]? – спросила она. – Все равно никто не верил, что ты выйдешь замуж.
Я едва не подавилась смехом. Я бы предпочла стать девадаси и всю жизнь провести при храме, чем раствориться в безвестности.
– Правда, что раджа обличил тебя? – подала голос одна из жен, и я повернулась к ней.
Новенькая, по крайней мере, я ее раньше не видела. Тонкие губы, торчащие зубы – сомневаюсь, что отец польстился на ее красоту или воспылал чувствами. Вероятно, она, как и я, жена политически выгодная. Она уставилась на меня – сначала с любопытством, затем смущенно.
– Меня ждет свадьба, – сказала я всем.
Гарем наполнился визгливыми криками.
– С кем? – не поверила Джая. – С чудовищем, что подходит тебе по гороскопу?
– Уверена, что раджа не солгал, лишь бы пощадить твои чувства? – уточнила другая жена.
Вскинув подбородок, я уже хотела протиснуться мимо, как вдруг услышала тонкий детский голосок. В облаке каштановых кудрей ко мне подбежала Гаури и обняла меня за ноги. Я склонилась к ней, уткнувшись носом в сладкую макушку и крепко сжав худенькие плечи, словно единственный якорь, удерживающий меня в этом мире.
– Ты бросаешь меня? – спросила Гаури.
Я опустилась перед ней на колени и вгляделась в лицо, запоминая румянец на ее щеках и ямочки от улыбки. Я не могла ей солгать и хотела сказать, что у меня нет выбора и что придется Гаури найти кого-нибудь другого, кто будет рассказывать ей сказки на ночь и превращать кошмары в волшебные сны. Но прежде, чем я успела придумать достойное объяснение, на меня налетела одна из жен и оттолкнула прочь.
Я подняла голову и инстинктивно притянула сестренку ближе.
– Не трави девочку своим злосчастьем, – прошипела матушка Дхина, вырывая ее из моих объятий.
Гаури сопротивлялась, но тщетно. Я медленно поднялась с пола. Я хотела покоя, равновесия. И никогда бы не дала воли гневу и истерии на глазах Гаури. Наши с матушкой Дхиной взгляды встретились.
Кольцо женщин вокруг меня сужалось, кривым зеркалом отражая мое будущее – клетку с благодатной почвой для роста горечи и злобы. Я попятилась, попыталась их обойти, как будто могла избежать этой участи одной лишь силой воли. Голоса жен и сестер слились в невыносимый гомон, так что не получалось разобрать ни слова. Все говорили как одна.
– Куда бы ни пошла, ты сеешь только смерть. Забирай свою заразу подальше отсюда, – сплюнула матушка Дхина.
Мрамор подо мной был холоден и сух, но ноги скользили, будто его залили водой. В ушах зазвенело, и я ринулась прочь, а когда распахнула дверь своих покоев и осела на пол – тело от пяток до макушки дрожало от ярости.
Там, где прежде комната на закате светилась розовым, теперь стены полыхали алым пламенем, готовым меня поглотить. Бхарата мечтала избавиться от меня не меньше, чем я от нее, но не так же! Как будто я клочок земли, отданный соседям в обмен на иные блага. Это не свобода.
Вспомнилось лицо Гаури в тот миг, когда я опустилась перед ней на колени. Что я собиралась сказать? Что выбора нет и я должна уйти? Вероятно, то лишь наполовину правда. Я должна была уйти, но вот как уйти – зависело только от меня. Я устремила взгляд в бескрайнее небо, раскинувшееся за окном. Если выбора не дают, надо делать свой.
Я собиралась сбежать.
4. Незваная гостья
Над головой, призванные ночью, горели мои тюремщики – звезды, и луна переливалась тусклым серебром. На темном небе она казалась такой ровной и гладкой, будто можно сорвать и глядеться в нее как в зеркало. Вот уже несколько часов я неотрывно наблюдала из окна за стражниками, патрулирующими огромные стены, которые окружали все, что я видела, знала
