У меня начал садиться голос. Я поняла, что долго петь не смогу и, чтобы удерживать сестру в плену моих чар, нужен другой способ. Меня вдруг осенило, и я чуть не сбилась с такта – очень уж хотелось рассмеяться. Флейта! Подарок высокого элегантного незнакомца. С ее помощью я нашла вход сюда, с ней же найду выход.
Любой, кто рядом, услышьте меня:Мне нужна моя флейта.Несите ее, да поживее.Я так хочу!В мгновение ока передо мной возникли Веточка и Колютик. Вторую мой приказ явно разозлил, первую же, судя по всему, – удивил. Высокая, тощая гоблинка почти с благоговением протянула мне инструмент.
Спасибо, подруга.Тебя благодарю.Прошу, помоги найти путьИз подземелья наверх.Втиснуть строчку «Я так хочу» у меня не получилось. Моя импровизированная песнь все больше утрачивала ритм и мелодику.
– Отсюда нет пути наверх, смертная, – сообщила Колютик. – Не стоит и пробовать.
Я покачала головой, продолжая напевать мотив без слов. Посмотрела на Кете, чье бледное изможденное лицо блестело от холодного пота.
– Я здесь, – сказала она напряженным, далеким голосом. – Я еще здесь.
Веточка вперила в меня взгляд своих нечеловеческих глаз, темных, бездонных и непроницаемых. Мне вдруг захотелось увидеть в них проблеск доброты.
– Знай, смертная, – сказала она, – в Подземном мире все пути ведут к началу и концу. Что есть начало, а что – конец, решать тебе. Будь верна себе, не мешкай. Помни: Древний закон сколько дает, столько и отнимает. Покинуть Подземный мир тебе будет нелегко.
– Она не справится, – фыркнула Колютик. – Ни одному смертному не под силу нарушить древнее равновесие. – Она растянула рот в безобразной ухмылке, обнажившей зубы. – Что ж, удачи. Удача тебе ой как понадобится.
Я пропустила мимо ушей насмешку Колютика и благодарно кивнула Веточке. Гоблинки растаяли в воздухе.
– Говори со мной, родная, – пропела я Кете. – Будь со мной. Пой!
И поднесла флейту к губам.
* * *Подземный мир был настоящим лабиринтом. Одни коридоры вели вверх, другие делали петлю и закольцовывались, третьи упирались в стену. Я не могла взять Кете за руку, так как играла на флейте, и поэтому она держалась за тесемки моего передника. Если она спотыкалась или останавливалась, я наигрывала мелодию из детства – канон, ритмичную «скакалочку», шутливую припевку.
– Тебе все равно не победить.
Передо мной в неровном пламени факелов, окутанный тенью, стоял Король гоблинов. На нем был плащ с капюшоном – как тогда, на рынке, когда я впервые встретила высокого, элегантного и таинственного незнакомца. Я резко затормозила; Кете налетела на меня сзади.
– Что случилось? – робко спросила она. – С тобой все в порядке?
Я сверлила Короля гоблинов глазами, а взор Кете беспомощно метался по сторонам – она просто не видела худощавую фигуру, преградившую наш путь. Уголок его рта пополз вверх; криво усмехнувшись, он поднес обтянутый перчаткой палец к губам: тс-с-с.
В коридоре подул ветер, холодный и пронизывающий. Мучительно-сладко пахну́ло верхним миром: листвой, глинистой почвой, льдом и свободой. Сестра прижалась ко мне всем телом, я почувствовала, как сильно она дрожит. Ветер носился вокруг нас, будто невидимый дух-проказник, хватал за волосы, шаловливо дергал за рукава и подолы.
– Лизель, долго нам еще идти? – спросила Кете.
Я не рискнула опустить флейту, чтобы успокоить сестру. Из-под капюшона блеснули глаза Короля гоблинов. Я вскинула голову и посмотрела на него в упор.
Сейчас в нем не было ничего от юноши с печальными глазами; облик Короля гоблинов был соткан из теней и иллюзий. Предо мной стоял Эрлькёниг собственной персоной – древний миф, первичный элементаль. Мастер обмана, искуситель, король. Я искала в его лице хотя бы малейшее сходство с тем аскетичным молодым человеком, что был изображен на портрете в дальнем углу галереи, с моим Королем гоблинов, и не находила его.
Я расправила плечи и повернулась к Кете, наигрывая развеселый лендлер – одну из самых заводных мелодий, что я знала, и вложив в нее всю беззаботность, на какую была способна. Морщинка на переносице Кете так и не разгладилась, однако лицо все же просветлело и на нем появилась осторожная улыбка. Моя сестра плохо различала оттенки настроения конкретной пьесы, но даже она не могла не откликнуться на то, что я говорила без слов.
Все хорошо, не бойся.
Следом за мной она приблизилась к Королю гоблинов. Ветер усилился, из добродушного озорника превратившись в злобный дух. Он пихал и толкал, спорил и угрожал, кусал меня за кончики пальцев и губы, заставляя их деревенеть и терять чувствительность. Вой ветра заглушал тоненький голос флейты, мои мелодии почти тонули в нем. Кете жалась ко мне, я боролась с ветром и продолжала играть, но понимала, что эту битву мы проигрываем. Жестокие порывы оттесняли Кете все дальше и дальше, завязки моего передника выскользнули у нее из рук… А ведь мы были так близко, так близко…
– Сдавайся, Элизабет, – промурлыкал Эрлькёниг. – Брось эту затею, милая. Опусти флейту и отдохни. Останься со мной.
Я закрыла глаза. Флейту я уже не чувствовала. Я устала, выдохлась и не знала, что делать.
– Да, да, – шептал он, – не спеша, аккуратно…
Мои губы расстались с флейтой, руки медленно опустились. И все же уступить не обязательно значит проиграть. Я еще не побеждена!
Так же, как наш отец обучал всех своих детей игре на музыкальных инструментах, мама преподавала нам вокал. И хотя никто из нас не унаследовал ее певческий талант, мы научились контролировать дыхание, формировать голос, чтобы выдавать сильный, чистый звук. Я глубоко вдохнула, наполнив легкие воздухом до отказа, выбрала высоту, которую смогу держать без особых усилий – достаточную, чтобы звучать резко и пронзительно, но, дабы сберечь связки, не запредельную, – открыла рот и закричала.
Звук заполнил голову, резонируя в полых участках, и рванулся наружу. Эрлькёниг заколебался, ошеломленный силой моего вопля, а затем попятился, заслоняясь выставленными вперед руками.
Я шагнула вперед, Эрлькёниг – назад. Я наступала, но расстояние между нами не сокращалось. Я хотела достать его, оттолкнуть с дороги голыми руками, заставить упасть мне в ноги и признать поражение. Я потянулась к нему, но мои пальцы прошли сквозь материю плаща. Бесплотный и призрачный, как блуждающий огонек, он моментально растворился во тьме.
Мы с Кете остались в коридоре одни. Ветер утих, воздух потеплел, воцарилось удушливое безмолвие. Я снова принялась напевать себе под нос. Мотив звучал фальшиво и скорее свидетельствовал о неудаче, нежели утешал. Ладонь Кете, приятно теплая, обхватила мою и ободряюще ее стиснула.
Я опустила глаза на флейту. Она слегка дымилась, но не от жара. Сочленения инструмента покрывал иней, корпус промерз настолько, что больно было держать. Я поднесла флейту к губам, и они почти приклеились к обледенелому мундштуку. Флейта издала вздох, поверхность обволокло влажным туманом. Я снова начала играть, выпуская изо рта
