Сани тянулись мимо Береста на площадку святилища, а он все стоял у воротной створки и пытался понять: где так громко стучит сердце проснувшейся земли.
Весна сделала шаг к нему и мягким движением положила руку ему на грудь, на левую сторону.
– Ты все-таки вернулся… – шепнула она.
И тогда Берест понял: здесь его ждали. А значит, он и правда не ушел из дому, а вернулся.
* * *Не в пример страшному солновороту минувшей зимы, когда живые носили печальные сряды и ощущали себя в полной власти Нави, приход весны в Киеве отмечался шире и веселее обычного. Закончился срок, когда можно плакать по мертвым – теперь слезы родичей не утешают души, а заставляют их на том свете ходить в мокром и носить эти слезы ведрами всегда с собой. Теперь если у иной вдовы и блестели влажно глаза при мысли, что не придет любимый муж разделить веселье начала года, то она старалась смахнуть слезу тайком. Не исключая и самой княгини Эльги.
Еще зимой, доставив в Киев полон и часть добычи, Эльга сразу же занялась подсчетом и оценкой. Дни выдавались нелегкие, но проходили почти незаметно. От усталости она засыпала сразу, как добиралась до лежанки, – но зато не было тех бесконечных одиноких вечеров, когда ей только и оставалось, что за пряжей раздумывать о том, что у нее было, что будет. И чего не будет. Думать об Ингваре, о Святославе, о Мистине… Для нее сын был еще ребенком – и уже князем, преемником Ингвара, рукой, что держит русский меч. Она и любила, и жалела его – и знала, что должна будет спросить с него, тринадцатилетнего, как со взрослого. Не она спросит – судьба. Как дать ему право творить свою волю, не отвергая ум, опыт и мудрость тех, у кого всего этого побольше, чем у него? Помогут ли боги, деды, память Вещего? Может быть, и да. Но Эльга по опыту знала, как они помогают. Твоими собственными руками, больше никак.
И вот однажды, в последние дни месяца сеченя, войско вернулось. Сражений больше не случилось, за новую дань, полон, за мир с уграми платить кровью не пришлось.
Но тревожилась Эльга не зря. Встреча с уграми прошла мирно – но боялась она не угров. И то, чего она боялась, произошло. Ее сын, которого она считала ребенком, попытался нанести удар по первейшей ее опоре. С решимостью и хитростью настоящего соперника в борьбе за власть.
– Святша ума лишился! – вполголоса кричала Эльга в своей опочивальной клети, куда Мистина увел ее, пообещав рассказать кое-что важное без ушей служанок. – Кто его надоумил? Ведь не Асмунд же! Эти его волчата, что он из Хольмгарда привез? Или это Сванхейд его научила – избавиться от тех, на кого я опираюсь?
– Тише! – успокаивал ее Мистина, оттирая в дальний от двери угол.
В таком бурном волнении он еще не видел Эльгу с первой их встречи после гибели Ингвара. Все это время она казалась застывшей, погасшей, будто неподвижный взор ее ушел за мужем в Навь и не замечает ничего в белом свете. Теперь же она ожила: глаза ее заблестели, щеки раскраснелись. Мистина невольно улыбался: наконец-то он снова видел ту женщину, к которой привык.
– Мы помирились! – убеждал он ее. – Теперь он даже со мной любезен.
– Не надо было мне тогда от Искоростеня возвращаться в Киев и оставлять вас! Будь я с вами – он бы не посмел!
– И хорошо, что посмел. Раньше или позже это было неизбежно – он непременно попробовал бы меня на зуб. Ну и убедился, что я ему пока не по зубам, и успокоился. Несколько лет покоя у нас теперь есть.
– А потом?
– Потом? Знаешь, я ему не завидую. Ему тринадцать, и он великий князь русский. А вокруг него – я, Асмунд, Тородд, Тормар. Мой отец в людской памяти еще как будто жив. И Хельги Красного все помнят: его походы на Самкрай, Никомедию, Гурган. Святославу нужно всех нас оттеснить и затмить, чтобы не угаснуть в тени нашей славы. Даже ты, его мать, женщина, уже совершила такое, что бывает только в сказаниях. Поверь мне – ни один мужчина, сын и князь не станет этого терпеть, если достоин своего рода и звания. А ему всего тринадцать. Зубы окрепнут – он попробует еще раз.
– Умеешь ты утешить… – Эльга глубоко вздохнула.
– Я много чего умею. Ну, ты успокоилась?
Мистина подошел ближе, взял ее лицо в ладони и сделал то, к чему взывали ее блестящие глаза и горящие щеки. Поцеловал ее – так, как мечтал уже много дней и месяцев. Эльга сначала было покорилась, но потом оттолкнула его – то есть оттолкнулась от его груди, как от скалы.
– Я соскучился, – сказал Мистина так, будто это было важнее всех державных дел.
Он так долго ждал, пока Эльга придет в себя. И пытался напомнить ей о прошлом, в которое хотел вернуться вместе с ней.
…Это было во вторую киевскую зиму Эльги – ей было семнадцать лет, а Святке не исполнилось еще и полугода. В тот раз Ингвар и Мистина вдвоем ходили в дань. Киевским князем в ту пору был Олег Предславич, и это полагалось бы делать ему. Но он, ссылаясь на здоровье и заботы, предпочел остаться дома, тогда как два молодых хищника, голодных до чести, добычи, забав и случаев показать себя, охотно взялись за это дело. Не следовало Олегу Предславичу поручать им эту священную княжескую обязанность. Но его единственными недостатками всегда были излишняя доброта и вера в людей. Он никогда не ожидал от других зла, какого сам им не желал. Поэтому из него, человека умного, отважного и честного, князя руси так и не вышло.
При Олеге и жене его Мальфрид Эльга жила кем-то вроде невестки. Мальфрид, родной сестре Ингвара, она и правда приходилась невесткой, а вот Олегу Предславичу – теткой. По счету поколений в роду Вещего она была на одну ступеньку выше, что и обеспечило ей победу над ним – мужчиной и родным внуком Олега-старшего.
Но в ту зиму никто из семьи еще не подозревал, что сотворит с ними будущее, к чему неумолимо тянет их выпряденная у источника судеб нить. Оставшись почти в одиночестве, без мужа, без его бойкого побратима, без их отроков, наполнявших двор и гридницу шумом и жизнью, Эльга скучала. Весь день приходилось сидеть с женщинами, среди рукоделий и разговоров о детях. Одна радость – покататься на санках с гор у Днепра с маленькими детьми Мальфрид: Славуней и Оди. Сестра Эльги, Ута, успела до отъезда
