Радай обещал не замедлить. Уходя, Лют снова поцеловал Томилицу, глядя так, будто только ради этого и приходил. Этому Мистина его не учил: кровь подсказала. Заставь женщину думать о тебе, и она уцепится за любую возможность о себе напомнить…
И когда небольшой обоз из Регенсбурга пришел в Плеснеск, старый Лунь стучал в двери гостевого дома на княжьем дворе, еще пока приезжие распрягали лошадей…
* * *Как полагается, первым бавары посетили Етона. Людей могущественного баварского герцога тот принял благосклонно и пригласил к себе за стол. Вместе с хозяином их слушал и Мистина. Етон всякий день звал его к себе и подолгу занимал воспоминаниями о былых годах. «Прям влюбился в меня, раздряба[11] старая, раздуй его горой!» – шепотом бранился Мистина, возвращаясь в гостевой дом. То дело, ради какого он приехал, требовалось сделать тайком от гостеприимного хозяина, а тот почти не отпускал его с глаз, будто старый муж – жену молодую.
– Да уж это мало радости, – ухмылялись оружники. – В Люта, вон, кое-кто попригляднее собой влюбился!
– Везучий парень!
Эта неразлучность создавала неудобства не только Мистине. Когда через пару дней Етону донесли, что тот деревский муж, Красила, снова просит повидаться и говорит, что имеет великой важности весть, Етон не смог сразу его принять. Ему вовсе не хотелось, чтобы Мистина и Красила встретились перед его престолом. Красиле было велено ждать, и за ним послали уже почти ночью, когда Мистина ушел к себе.
Но наутро Етон вновь пригласил Мистину: не желает ли он послушать, что расскажут бавары? Новости у тех имелись. Минувшим летом между саксами и уграми состоялась большая битва, а юному герцогу Швабскому, Лиудольфу передана была еще одна область – Алемания.
– Этот Лиудольф – ведь сын Отто от той его королевы, что недавно умерла? – припомнил Етон.
– Да, и герцог Лиудольф объявлен преемником короля нашего на его престоле. Королева Эдгит, его мать, да упокоит господь ее чистую душу, скончалась уж три года назад, – склонил голову бавар по имени Ландо. – Прекраснейшая это была женщина, и вся наша держава скорбит по ней. Совсем юным – шестнадцати лет – наш король вступил с нею в брак, когда отец его, Генрих, выбрал ее из двух сестер Этельстана Английского, дочерей Эдуарда и Эльфледы. Королева наша была так благочестива, так добра и милосердна, что король и сейчас, три года спустя, едва оправляется от скорби. Но, поскольку господь наш в милосердии своем, посылая людям горе, вслед за тем посылает и радость, смерть доброй королевы Эдгит все же принесла и пользу Оттону. Наконец он примирился со своей матерью, королевой Матильдой, а благодаря ей – и со своим братом Генрихом. Ведь Генрих, если вы слышали, не раз пытался сам взойти на престол, но саксы сочли, что права Оттона выше.
– Милосердие – первая добродетель нашего короля, – подхватил Хадрат, – и он последовал просьбе матери: примирился с братом и пожаловал ему герцогство Баварское. Теперь нет у короля более верного подданного, чем герцог Генрих. Доблестно он ведет войну с уграми, и хотя в прошлом году потерпел от них… небольшое поражение, на сей год он вновь взялся за меч и вторгнулся сам в их пределы, дошел до реки Тиссы, захватил там множество добычи и пленных.
Оба купца неплохо говорили по-славянски, и неудивительно: уже лет сто этим языком пользовались все, кто вел торговлю между Днепром и Дунаем. Более того: как они рассказали, сам Отто знает славянскую речь – на этом языке говорит часть его подданных, хоть и не всегда покорных. При упоминании иных предметов, – герцога Генриха, его преданности брату, – Ландо и Хадрат посматривали на Мистину. Радай уже пояснил им, что вести дело нужно будет с этим человеком, но так же хорошо они понимали: Етону об этом знать не полагается.
– Если вы найдете время навестить меня, я буду рад расспросить вас об уграх, – заметил Мистина. – Для нас весьма важна война, которую ведет ваш государь. Ведь часть земель, ими захваченная, раньше принадлежала роду Моймировичей, а он в родстве с моими князьями. Олег Предславич, племянник княгини Эльги, сейчас в Киеве – ему пришлось бежать из своих владений, и в этом виноваты угры.
– Благодарю, своим приглашением ты делаешь нам честь, – Ландо поклонился ему. – Едва будет исполнен наш долг перед владыкой этого славного города, – он поклонился Етону, – как мы будем рады навестить тебя и рассказать обо всем, о чем ты только хочешь знать.
* * *Назавтра бавары навестили Мистину в гостевом доме и остались так довольны приемом, что решили через несколько дней сами дать пир для него и его людей. Больше полагаясь на своих единоверцев христиан, бавары стояли на гостином дворе у морованина по имени Базил. За день до пира там принялись запекать свиную тушу и печь хлеб; послали за свежей рыбой, купили разной лесной птицы. В назначенный день жена Базила зажарила глухарей и перепелов, приготовила изысканное блюдо под названием «голова сарацина». Для этого промытый свиной желудок требовалось начинить рубленой свининой вперемешку с курятиной, размоченным хлебом, яйцом, луком, чесноком и даже кое-какими греческими приправами, а потом обжарить на вертеле.
Но вот «голова сарацина» изжарилась, челядин послан уведомить знатного гостя, что его ждут… и еще один челядин… «Голова сарацина» остывала, жареные перепела сохли, к огорчению хозяйки, а русы все не ехали.
В то время как Базил и бавары ждали Мистину возле накрытого стола, он стоял в Етоновой гриднице, а вместо угощения перед ним лежали на полу пять кожаных мешков с печатью Анунда конунга…
Мистина не обязан был просить у Етона позволения съездить к кому-то в гости, но, конечно, уведомил его, почему нынче вечером не придет в гридницу. «Уж лучше б ты со мной остался», – передал ему в ответ Етон, и теперь Мистина понял почему.
А еще он понял: его сдали. Пять небольших и легких мешков с горностаями вынесли из дома уже в седельных сумках, и чего такого, если знатный гость везет подарки для добрых хозяев? Никто из чужих не мог видеть красную нить и Анундовы печати.
– Погоди-ка, воевода, – послышалось сзади, когда Мистина уже хотел сесть на своего вороного.
Он обернулся: перед ним стоял Семирад.
– Задержись ненадолго, – сказал тот, но чутким ухом Мистина уловил напряженность в его якобы дружелюбном голосе. – Дельце одно есть… с воробьиный нос…
– Что такое? – Мистина убрал руки от седла и шагнул к Семираду.
– Да тут… безделица, – даже Семирад, человек опытный, неробкий и преданный своему господину, медлил, снизу вверх глядя в
