Не воеводское дело – разбирать чужую поклажу, но к киевскому воеводе и послу простого челядина не отправишь.
Мистина глянул на тех троих – незнакомые лица, простые белые свиты… Один – средовек с широким лицом, толстым носом и глубоко посаженными глазами, двое – отроки. Взглянул пока без большого внимания: он насторожился из-за упоминания мягкой рухляди в его сумках, но еще отчасти надеялся, что это просто какой-то вздор.
– Какая – «их»? – с нажимом повторил Мистина, самим голосом требуя разъяснений. – Их блуд взял, если они ищут свое добро в моей поклаже?
– Блуд, не блуд… А только принесли они жалобу князю, и князь велел…
– Ну?
– Поклажу твою осмотреть.
Повисла тишина. Мистина медленно положил руки на пояс. В чужом городе при нем был скрам и меч на плечевой перевязи, но пока его ладони не касались рукоятей.
– Етон приказал осмотреть мою поклажу?
– Истинно.
– Я хочу его видеть.
– Увидишь. Но сперва пусть твои люди вынут то, что в сумках седельных лежит. И с этим пойдем к князю.
Суровый взгляд Семирада говорил: он не шутит. Мистина медленно обернулся.
За его плечом обнаружился Лют. В гости к баварам Мистина его не брал, и ему полагалось сидеть в гостевом доме, но он, услышав от оружников, что здесь залаз какой-то, вышел и встал за спиной брата.
– Иди в дом, – тихо, но таким голосом, который сам принуждал к повиновению, проговорил Мистина.
– Нас кто-то сдал! – возмущенно шепнул Лют. – Я с тобой!
– Сдал. Но ты – мой Бальдр, иди в дом и сиди там. Здесь я разберусь.
Мистина повернулся к оружникам и сделал знак: доставайте.
Видя, что брат с ним больше не разговаривает, Лют попятился к дверям дома и остановился в тени навеса. Сил не было уйти, когда над головой Мистины, быть может, вот-вот зазвенят клинки.
И при чем здесь Бальдр?
Отроки вынули из седельных сумок два дерюжных мешка – небольших и самого неприметного вида.
– Их должно быть пять, – сказал Семирад, подтверждая догадки о доносчике.
Мистина снова сделал знак, и с коней Альва и Ратияра сняли еще три мешка.
– Теперь все?
– Пока все.
– Идем, – Мистина кивнул на гридницу.
Етон сидел на своем месте среди мягких, обшитых куницей подушек. Вошедшего встретил угрюмым взглядом. Мистина поклонился; он был сосредоточен, но почти спокоен. Его не поймали за руку, а взяли, потому что кто-то сдал. А это оставляло простор для перестроения кораблей… Пусть неширокий – но недаром Мистина родился в день начала весны, когда проснулся подо льдом сам волховский Ящер. «Выноси, отец!» – Мистина коснулся науза, висевшего на груди под одеждой. На медвежьем клыке искусный резчик, давно покойный брат Свенельда, вырезал с одной стороны голову ящера, а с другой – хвост. Сейчас ему понадобятся все дары его покровителей: сила медведя, ловкость ящера и упорство текучей воды…
– Это что – гостинцы ты для баваров приготовил? – мрачно спросил Етон, когда пять мешков положили на пол перед престолом.
– Истовое слово ты сказал. Добрый человек в гости без гостинца не ходит, я, чай, вежеству учен.
– Ну, показывай, чем баваров хотел радовать? Любопытно мне.
– Любопытство свойственно многим. Даже порой мужчинам… – Мистина остановился перед престолом, над мешками. – Но прежде удовлетвори мое любопытство: с чего ты послал шарить по чужой поклаже?
– Явились ко мне люди, – Етон указал на тех троих, мужа и отрока, что вошли в гридницу вслед за Семирадом, – и пожаловались, будто у тебя рухлядь, и та рухлядь – их.
– Украл я ее, что ли? – с нетерпеливой насмешкой воскликнул Мистина.
– А выходит, так!
Мистина повернулся и внимательно осмотрел троих жалобщиков. В его сосредоточенном взгляде не было ни злобы, ни гнева, но это почему-то пугало сильнее всякой злобы. Даже Красила, зрелый муж, не трус, осознал причину славы Свенельдича-старшего: попасть ему на глаза уже означало подвергнуться опасности. Но стиснул зубы, стараясь хранить спокойствие. Не он придумал обвинить Свенельдича в краже. Это придумал сам Етон. Он, авось, и вытянет…
– И чем они докажут, что здесь их добро? – Мистина показал на мешки, все еще скрытые под дерюгой.
– Видать, печати там их господина.
– И кто их господин?
– Володислав, князь деревский.
– Брешут, – насмешливо ответил Свенельдич. – Откуда у него печать? Торговые дела не он вел, а мой отец.
– Так докажи.
– Я готов поклясться на моем мече, что на этой поклаже нет печати Володислава деревского.
– На твоем мече ты мне уже клялся! – сорвался наконец Етон, больше не в силах изображать невозмутимость. – Мир и дружбу сулил! Во всем заедино! Пока солнце светит и мир стоит! А сам тайком товары дорогие возишь! Там не Свенельдова печать!
А вот это я маху дал, подумал Мистина. Что стоило еще в Киеве надеть сверху другие мешки и наложить печать Свенельда? Она ведь у него – с тех дней, когда он приехал хоронить отца и получил от Соколины ключи от всех его укладок и ларей.
– Не уболтаешь ты меня больше! – гневно продолжал Етон. – Я тебе не девка! Показывай. Или я своим отрокам велю!
– Снимите дерюгу, – велел Мистина оружникам.
Пять мешков из хорошо выделанной кожи показались на свет. Мистина сам взял один и поднес Етону. Тот вгляделся, потрогал свинцовую печать высохшими пальцами.
– Анунд?
В самом этом имени был ответ о содержимом мешков.
– А внутри что?
Мистина слегка склонил голову к плечу:
– Ты так любопытен, что нарушишь чужую печать? Печать другого конунга, равного тебе?
– Чужую? – Етон оттолкнул его. – Здесь моя земля и все мое! Я знаю, что там!
– Тогда ты знаешь больше меня.
– Дайте! – Етон протянул руку в сторону древлян.
Красила подошел – будто к двум волкам, что могут вот-вот броситься, – сунул руку за пазуху и извлек две небольшие пушистые шкурки.
Белые, как сметана. Как сливки. Они почти сияли…
У Мистины что-то дрогнуло в лице. Вот они! Те самые две, которых не хватало! Ради которых его отроки понапрасну обшарили семь десятков трупов. И теперь он уже по-новому взглянул в лицо Красиле – пристально и с досадой.
– Ах вот они где… – проговорил он вслух. – И кто из вас, подверженцев, вскрыл мешок с печатью чужого конунга – ты, человече? Или сам Володислав?
Мистина знал, что Володислав, сидящий в Искоростене, не успел бы приложить руку к мешку с Моравской дороги. Ведь чтобы доставить сюда, шкурки должны были увезти почти сразу после налета…
А что, если Володислав сам возглавлял ту дружину на дороге? Мелькнула безумная, сладкая и горькая в своей несбыточности надежда – чтобы Володислав был среди тех семидесяти трупов… Тогда грядущая война уже, считай, закончена… Оружники знали молодого деревского князя в лицо,
