Мистина почти овладел собой, но на лице его отразились недовольство и вызов: старый черт слишком много себе позволяет.
– Мы что, на павечернице? Само собой, по зимам водится рассказывать саги и сказки, но я не хотел бы, чтобы сказки эти плелись о моей госпоже. Зачем ты завел этот разговор?
– Коли так случилось, что я овдовел и Ольга овдовела, а земли наши граничат… почти, и между ними остались лишь древляне – сами боги указывают нам путь. Если Ольга станет моей женой, то древляне больше и не квакнут: мы вдвоем… то есть ты и Семирад – прихлопните их, как комара меж ладоней. Зато когда я умру… если боги не пошлют сыновей… ваш Святослав получит всю мою землю.
– Ты помнишь, мы положили ряд, что он и так ее получит. А за это твои купцы уже пять лет берут у греков месячину и прочее, будто ты тоже посылал войско на Романа, как и мы.
– Я буду жить еще долго. Сам Один даровал мне жить три срока, а мне лишь только семьдесят три… или семьдесят четыре. Мне отведено еще лет двадцать пять. Как знать – я и Святослава вашего могу пережить! А согласись Ольга выйти за меня – и наши земли объединятся уже сейчас. Так дело будет вернее!
– Но к чему тебе жена? – Мистина начал терять терпение.
Он не знал, что думать об этом нелепом сватовстве. Еще более нелепом, чем от Маломира. Может, Етон всего лишь дурачится и злит его?
– Я скажу тебе, – Етон немного наклонился к нему.
Мистина с трудом заставил себя не шевельнуться, подавив желание отстраниться. Даже ему, мужчине, была не слишком приятна близость старца, от которого исходит душный запах дотлевающей жизни. А каково было бы женщине, отданной ему во власть? Молодой женщине, принужденной терпеть и покоряться объятиям этих костлявых рук!
– Если боги мне детей не пошлют, мой род угаснет и память о нем сотрется. Как от обров – ни племени, ни наследка! И не вспомнят люди лет через сто, кто такой был Етон! С кем был в родстве, где сражался, где правил… если только сам я не сумею создать себе прочную славу. Такая жена, как Ольга, мне в том поможет. Смотри, какая прекрасная выйдет сага! Тебе-то должно хватить ума понять! Олег Вещий проклял меня и моих жен бездетностью – моей последней женой станет его родная племянница и наследница. Жена, которая так роскошно отомстила за прежнего мужа, взяв за одну его голову пятьдесят голов его врагов! А если она сама еще не стара, то, как знать, может, она и после еще не хуже дела сотворит. Я хочу, чтобы о ней и ее деяниях рассказывалось в моей саге! В «Саге о Етоне»! У тебя сколько чад?
– М-м… – от столь резкой перемены разговора Мистина не сразу вспомнил, сколько у него детей. – Пятеро.
– А сыновей?
– Двое.
– Ты можешь надеяться, что славу рода подкрепят и продолжат подвиги сыновей. Но когда весь род у человека – он сам, он один, поневоле он должен быть честолюбивым за весь род! Так что вот! – Етон хлопнул ладонью по красно-белому тканому одеялу. – Я прощу тебе эту проделку с горностаями, если ты поедешь назад в Киев как сват от меня за Ольгу и постараешься склонить ее принять мое сватовство! И поклянешься мне на твоем мече, что сделаешь это!
Мистина глубоко втянул воздух, на миг прикрыл глаза. «Прости меня, мама!» – для себя самого неожиданно обратился он к духу давно умершей матери, которую совсем не помнил.
И посмотрел на Етона:
– Ты меня ошеломил… Я не сразу с мыслями собрался. Но если уж ты желаешь от меня такого дела, к тому же с клятвой… мне придется рассказать тебе всю правду про этих горностаев!
* * *Беседа затягивалась. Народ собирался в гриднице и во дворе; телохранители Мистины протолкались почти к двери спального чулана, отроки Етона косились на них, но не трогали – приказа гнать не было. Никто не знал, чего ждать. Ползали безумные слухи – будто киевского воеводу поймали на краже рухляди у каких-то гостей, но в это не верил никто. Зачем красть какую-то рухлядь тому, кто, по всеобщему убеждению, унаследовал за отцом право сбора деревской дани?
Но вот открылась дверь княжьего спального чулана. Мистина вышел, небрежным знаком велел отрокам забрать мешки и направился во двор, к своему коню. Из-за пазухи кафтана у него торчал белоснежный пушистый мех. Пять мешков снова погрузили в седельные сумки, и киевский воевода с телохранителями и десятскими поехал куда собирался – к баварам.
«Голова сарацина» пережарилась и уже остыла, жареная птица подсохла, налитое в кувшины пиво подвыдохлось. Но это уже не заботило баварских гостей, ожидающих для себя бед куда хуже пропавшего ужина. Однако явился к ним Мистина – а не Етоновы отроки – и извинился за опоздание, улыбаясь.
– Наша сделка состоится, – негромко сказал он Ландо, понимая, что только об этом бавары и думают. – Никто вас не тронет. Но это по-прежнему тайна. Ради целости ваших голов и имущества вы не должны говорить об этом деле ни с одним человеком на свете.
– А наш товар…
– Показывайте, – кивнул Мистина. – Мне самому не терпится увидеть, ради чего я, жма, терял людей на грязной дороге, лазил по болотам, обыскивал трупы и… да простят меня боги за то, что еще я сделал!
Уже в темноте Мистина вернулся в гостевой дом. За ним отроки внесли длинный, из крепкого дуба сколоченный, окованный железными полосами ларь.
Лют молча встал навстречу брату. Он извелся за этот бесконечный день, когда не знал, что делается с Мистиной, но даже не мог быть рядом с ним. Сейчас уже не было сил на вопросы.
– Давай, Альв, – Мистина кинул сотскому ключ.
Ларь отперли. Развернули кабаньи шкуры. На стол выложили в ряд некие предметы в кожаных чехлах, в два локтя длиной и в мужскую ладонь шириной. Каждый чехол был завязан и запечатан.
– Их десять, – сказал Мистина. – Я отдал баварам пять полных сорочков, хотя один, в разрезанном мешке, им и пришлось пересчитать. Но счет сошелся, и я получил плату полностью. Два из них наши. Один – твой. Но печати нарушать нельзя, поэтому выбирай как есть.
У Люта забилось сердце. Наверное, сиди перед ним десять невест с закрытыми лицами, он бы волновался меньше. Выбрать себе меч – быть может, выбрать судьбу, жизнь и смерть. Вслепую?
– Они хороши, я верю, – подбодрил его Мистина. – На месте их смотрели Рыскун и Требиня, им какую ни есть дрянь не всучишь.
– Ты их видел? – Лют вскинул
