– Кто вскрыл – не моя печаль, – ответил ему Етон. – А то мне печаль, что ты… Забыл ты мой хлеб-соль! – с гневом и досадой он стукнул кулаком по подлокотнику. – Я тебя как друга принимал! А ты с князем твоим… обмануть меня… Дары? Гостинцы? Как же! Хлебало у тех баваров маловато – такие гостинцы кушать! Я знаю, что ты взамен хотел взять! Знаю! Мимо мыта товары возишь! А пел мне здесь – княгиня на рать собирается, подмоги просит! Так я и поверил тебе – чтобы ты да с поля ратного ушел за мной, старым пнем! Знал я, что вы лукавы, кияне, да все же мнил, за вами совести водится хоть немного! А взабыль и того нет! Вот сейчас велю вас всех в поруб, товар себе заберу – и этот, и тот. Пусть твоя княгиня мне поклонится, коли ты ей нужен!
– Тише, Етоне, – негромким и почти ласковым голосом ответил на это Мистина, глядя на него с легкой тревогой, которая относилась к самому же Етону. – Не горячись так. Посла в поруб – остынешь и сам пожалеешь. Мы же не на торгу, чтобы в драку лезть. Тебе не по летам… и мне не по званию. Давай поговорим, как люди разумные.
Етон перевел дух, сделал знак – отрок понес ему кубок. Мистина глянул – тот самый кубок, из которого Етон пил на пирах и который он, Мистина, подарил плеснецкому князю семь лет назад. Из своей греческой добычи.
– Ступай за мной, – отпив из кубка и немного отдышавшись, Етон при помощи двоих отроков встал с престола и слез со ступенек. – И это возьмите, – он кивнул слугам на ближайший мешок. Тот самый, где вдоль шва шел крепко зашитый, хорошо видный длинный разрез.
Они пришли в спальный чулан: Етон проводил здесь ночи, в старческой бессоннице ворочаясь на пуховых перинах широкой лежанки, очень старой, со звериными головами на столбах, а его отроки – на медвежинах на полу, всегда готовые к услугам. Сесть здесь можно было только на какой-нибудь из больших, окованных бронзой и медью ларей, в которых Етон хранил свои сокровища. Мечи, секиры, огромная кольчуга на стене – как железный ковер, – копья в изголовье давно уже не покидали своих мест, рукояти оружия остыли, забыли ладонь хозяина… Окинув чулан беглым взглядом, Мистина вдруг вспомнил, как его позвали для столь же непростого разговора к лежанке королевы Сванхейд… давно, лет двенадцать назад. Помотал головой, подавляя непонятную для Етона улыбку. Нет. Лучше в поруб…
– Чего веселишься? – Етон бросил две шкурки на мешок, уселся на лежанку и взмахом руки отослал отроков. – Дверь прикройте. Думаешь, извернешься, змей?
«Думаю, извернусь», – мысленно ответил Мистина, а вслух сказал:
– Уверен, мы договоримся.
– Уверен ты! Ты признаешь, что пытался провезти мимо моих мытников дорогой товар, – Етон ткнул в мешок на полу, – и тем оскорбить меня обманом?
– В желании оскорбить тебя, того, кто всегда был ко мне так добр, я не признаюсь даже между двух костров.
– Оставь словес плетение для девок! Мне от тебя дело нужно.
«Вот сразу бы так», – мысленно отметил Мистина.
– Может, мы и договоримся, – добавил Етон. – Если ты не будешь слишком упрям. И твоя княгиня.
– Что тебе нужно от моей княгини? – Мистина перестал улыбаться.
Етон ответил не сразу, а некоторое время рассматривал его, будто прикидывал цену. Мистина и сам был умелец по части таких взглядов, но чем дольше Етон молчал, тем более худшими ожиданиями наполнялся его собеседник.
Старая раздряба надумал разорвать договор? Лишить юного Святослава своего наследства? Это сейчас не большая беда. Женщине и отроку на киевском столе не до приобретения новых земель – удержать бы то, чем они уже владеют.
– Сколько ей лет? – наконец произнес Етон.
Мистина помолчал: ему не понравился этот вопрос. Потом обронил:
– Будет тридцатая весна.
– А ты ощетинился, – Етон прищурился. – Будто… волк, когда чужак посягает на его добычу.
– Ты сам произнес это слово! – резко ответил Мистина. – Не успел прах Ингвара остыть на краде, как его жена стала добычей, желанной для многих.
Мельком он вспомнил Маломира, левая ладонь ощутила рукоять скрама, который он тогда, на страве, вогнал древлянину под дых… И быстро отвел взгляд от Етона, не желая, чтобы старый князь увидел в его глазах отблеск того клинка.
– Эльга – не просто моя княгиня. – Теперь неподвижное лицо Мистины не выдавало его чувств ничем, кроме самой этой неподвижности. – Ингвар был моим побратимом. Моим ближайшим другом всю жизнь. Я узнал его в ту пору, когда его начали малым дитятей выносить на двор и учить ходить. В Хольмгарде, откуда мы оба родом.
– И не будь он князем, ты теперь женился бы на его вдове?
– Я женат на ее сестре. Но если бы Эльга не занимала такое высокое положение и нуждалась после смерти мужа в мужской защите, у меня она обрела бы ее скорее, чем у кого-то другого.
– Отец ее жив?
– Погиб лет пятнадцать назад.
– А другая мужская родня есть?
– Только Торлейв. Это младший брат ее отца. Отец моей жены.
– Младший брат отца – это значит, брат Олега Вещего?
– Да. Тот был старшим из троих, а Торлейв – младшим.
– Почему я никогда о нем не слышал?
– Он живет очень далеко отсюда. Близ Плескова, это стольный город северных кривичей. Сам он не занимает никакого престола.
– И кроме него – никого? В прошлый раз ты говорил, что у нее есть братья.
– Ее родные братья погибли, все трое. Есть еще Асмунд, родной брат моей жены. Он со Святославом в Новогороде. Ну… и сам Святослав.
– Он совсем отрок!
– Ему сейчас пошла четырнадцатая зима. Он получил меч. И он был соправителем своих родителей с того лета, как они сами заняли киевский стол. Так что тебе достался в наследники князь, а не дитя.
– К слову о наследнике. Я пораскинул умом… Если уж сын Эльги – мой наследник и все равно что мой сын… ты сам меня уговорил на это, без тебя мне бы и на ум не взошло… Будет лишь справедливо и разумно, если Ольга станет моей женой.
Вот теперь Мистина, как Етон в давний день их первой доверительной беседы, не смог даже выговорить «что?», а лишь уставился на старика, всем видом выражая недоумение и недоверие.
– Но зачем тебе… жена? – вырвалось у него; даже его железное самообладание порой давало трещину.
– Для того же, для чего тебе, она мне не требуется, – буркнул Етон. – Хотя бывают и чудеса: иной раз дети родятся у таких людей, от кого никто уже этого не ждет. Знаешь, как в
