Мысленным взором она видела, как он размашисто шагает к центру арены. Будет ли он искать императора взглядом? Изучать Рулада Сэнгара, когда тот появится из противоположных ворот? Ритм его походки, неосознанные движения меча у него в руках – движения, подсказывающие, чему успели научиться эти кости и мускулы, что привыкли делать?
Нет, он останется самим собой. Карсой Орлонгом. Он даже не глянет на императора, пока Рулад не приблизится, пока они не начнут.
Не самоуверенный. Не безразличный. Даже не презрительный. Для этого тоблакайского воина и слова-то так просто не подобрать. Он просто будет замкнут в себе, весь целиком, пока не настанет время… присутствовать.
Вот только хорошего, как понимала Самар Дэв, на этот раз ничего не выйдет. Не поможет ни все мастерство Карсы Орлонга, ни вечно бьющий через край, ниспадающий каскадом поток воли тоблакая; ни орда духов, заключенных в кинжале у нее в руках, ни даже те духи, что тянулись следом за тоблакаем, – души убитых им, пустынные божки, древние демоны песка и камня, – духи, готовые ринуться вперед, чтобы увенчать своего бога-победителя (а не был ли он и вправду богом? Самар Дэв не знала ответа) собственной силой. Однако в конечном итоге все это окажется неважным.
Убей Рулада. Убей его трижды. Дюжину раз. В конце концов он все равно останется стоять один, с окровавленным мечом в руках, и тогда на арену выйдет самый последний – Икарий.
И все начнется сначала.
Карса Орлонг, от которого сохранится лишь имя в списке поверженных. И больше ничего. От столь великого воина. Не это ли ты, Падший, нашептываешь всем как свое священное кредо? Величие, способности, большие надежды – все в конце концов будет сломлено, низвергнется в прах.
Даже твой собственный великий герой, жуткий, искалеченный тисте эдур – твоей волей его ломают раз за разом. Каждый раз ты вышвыриваешь его обратно с все возрастающим могуществом – и все меньше и меньше самим собой. Да, они пришли сюда за всеми нами. Могущество – и его сломленный собственным могуществом обладатель.
Карса Орлонг сел на койке.
– Кто-то только что вышел наружу.
Самар Дэв моргнула.
– Кто?
Он оскалил зубы.
– Икарий. Его нет.
– Что значит «нет»? Он ушел? Куда?
– Это неважно, – сказал тоблакай, быстро развернувшись на койке, чтобы опустить ноги на пол. И вперил в нее взгляд. – Он знает.
– Что он знает, Карса Орлонг?
Воин встал, широко улыбнулся, линии татуировок у него на лице изогнулись.
– Что он не понадобится.
– Карса…
– Ты тоже узнаешь, когда придет время, женщина. Ты узнаешь.
Да что я узнаю, будь ты проклят?
– Так просто они бы его не выпустили, – сказала она. – Значит, он перебил всех стражников. Карса, это наш последний шанс. Выбраться в город. Бросить все это…
– Ты не понимаешь. Император ничего не значит. Самар Дэв, ему нужен не император.
Кому? Икарию? О нет…
– Карса Орлонг, какую тайну ты скрываешь? Что тебе известно об Увечном Боге?
– Рассвет близится, – сказал тоблакай. – Скоро будет пора.
– Карса, прошу тебя…
– Ты будешь смотреть?
– А я должна?
Он внимательно посмотрел на нее, и слова его потрясли ее до глубины души:
– Ты нужна мне, женщина.
– Зачем? – спросила она, вдруг обнаружив, что готова расплакаться.
– Чтобы смотреть. И сделать то, что следует, когда придет время. – Он отвернулся, глубоко и удовлетворенно вдохнул, грудь раздулась настолько, что Самар Дэв испугалась за его ребра. – Ради вот таких дней, как сегодня, я и живу.
Она все-таки расплакалась.
Величие, способности, надежды. Падший, неужели тебе нужно, чтобы всем было так же больно, как и тебе?
– Раз в месяц на женщин накатывает слабость, да?
– Пошел к Худу, ублюдок!
– И раздражительность тоже.
Она вскочила. Стукнула его кулаком в могучую грудь.
Пять раз, шесть – он перехватил ее запястье, не грубо, не причиняя боли, но так крепко, что она не могла шевельнуть рукой, словно на ней сомкнулись оковы.
Она яростно уставилась ему в лицо.
И обнаружила, что он – надо отдать ему должное – больше не улыбается.
Его хватка ослабла, и она почти физически ощутила, как его глаза поднимают ее и затягивают внутрь, – такое чувство, что она их раньше никогда и не видела. Их неизмеримой глубины, их яркого и радостного бешенства.
Карса Орлонг кивнул:
– Так-то лучше, Самар Дэв.
– Да пошел ты со своим покровительством!
Он выпустил ее руку.
– С каждым днем я все больше и больше узнаю о женщинах. Благодаря тебе.
– Тебе еще учиться и учиться, Карса Орлонг, – отрезала она, отворачиваясь, чтобы вытереть щеки.
– Да, и я сделаю это с превеликим удовольствием.
– Мне бы следовало тебя возненавидеть, – сказала она. – Уверена – большинство из тех, кому доводится узнать тебя поближе, начинают тебя ненавидеть.
– Император точно начнет, – фыркнул тоблакай.
– А я теперь должна идти за тобой. Чтобы увидеть, как ты умрешь.
Снаружи раздались крики.
– Побег обнаружен, – сказал Карса Орлонг, нагибаясь за мечом. – Скоро за нами придут. Ты готова, Самар Дэв?
– Нет!
Он увидел, что от воды у нее начали гнить ноги. Белые, словно у трупа, кожа отслаивается клочьями, обнажая алые раны. Когда она закинула их на алтарь и поджала под себя, Странник вдруг кое-что понял. О человечестве, бурлящей лавиной несущемся сквозь историю.
Ощутив во рту противный привкус золы, он отвернулся, принялся изучать стекающие по каменным стенам зала струйки.
– Вода поднимается, – заметил он, снова взглянув на нее.
– Он оказался вовсе не таким бестолковым, как я думала, – сказала Пернатая Ведьма, бессознательно наматывая на палец грязный локон некогда золотых волос. – Но неужели ты не рад, дорогой мой бог? Империя вот-вот падет на колени у твоих ног. – Она вдруг улыбнулась, показав коричневые зубы. – И у моих тоже.
И у твоих, Пернатая Ведьма. У твоих гниющих, уже наполовину мертвых конечностей, которыми ты когда-то пользовалась, чтобы бегать. Давным-давно. Империя падает перед тобой на колени, тянется дрожащими губами к твоему паху, чтобы поцеловать твой цветок. Холодный, рыхлый, а запах…
– Разве нам уже не пора? – Она бросила на него неожиданно кокетливый взгляд.
– Что не пора?
– Ты был консортом. Ты знаешь все о любви. Научи и меня.
– Тебя?
– Я нетронута. И никогда не спала ни с мужчиной, ни с женщиной.
– Но это ложь, – удивился Странник. – Грибна, хромой раб в деревне хиротов. Ты была совсем юной. А он тобой пользовался, часто и грубо. Потому ты и стала такой, какой стала, Пернатая Ведьма.
Она стыдливо отвела взгляд, нахмурилась, и он с ужасом осознал – она не помнит. Слишком юная, слишком доверчивая. А потом все воспоминания оказались похоронены в глубокой яме на самом дне ее души. Клянусь Бездной, она не помнит.
– Пернатая Ведьма…
– Уходи, – проговорила она. – Мне от тебя сейчас ничего не нужно. У меня есть Удинаас.
– Ты потеряла Удинааса. У тебя его никогда и не было. Послушай…
– Он жив! Да-да, жив! А те, кто желал ему смерти, сами мертвы – сестры, они мертвы. Кто бы мог вообразить?
– Дура. Силкас Руин жив и возвращается сюда. Чтобы превратить
